В летописях слободских полков имя Квиток встречается впервые около 1666 г. В 1703 г. полковником Харьковского полка был Григорий Семенович Квитка, прадед нашего писателя, который неусыпно заботился об укреплении Харькова от набегов татар, строил в нем новые здания, помещал толпы переселенцев, которые тогда стекались под знамена слободских полков.

Сын этого харьковского полковника, Иван Григорьевич Квитка, дед писателя, в 1743 г., 22-го ноября, грамотою Императрицы Елисаветы Петровны, посланною на его имя в Изюмский Слободский полк, пожалован в звание полковника этого полка.

Изюмский полковник Иван Григорьевич Квитка скончался в 1751 г., 14-го февраля. Сын его Федор Иванович Квитка, был отцом Григория Федоровича Квитки-Основьяненко.

У Федора Ивановича Квитки и жены его, Марьи Васильевны Шидловской, очень образованной, но гордой, самолюбивой и суровой женщины, были еще другие дети, старший сын, Андрей Федорович, был до конца жизни, в течение двух царствований, Александра I и Николая, в числе первых харьковских общественных деятелей, так как около двадцати пяти лет сряду он был по выбору губернским предводителем харьковского дворянства. В окрестностях и в городе иначе его не называли, как «Андрей Федорович», и всяк уже знал при этом имени, о ком идет речь. Он принимал в Основе Императора Александра; смоляные бочки горели на всем расстоянии дороги от Харькова до Основы. Император, войдя в великолепный дом Основы, с оранжереями, богатою мебелью, огромными зеркалами и мраморными статуями, спросил с улыбкой: Не во дворце ли я? Три сестры Квитки, по замужестве, были: Марья Федоровна Зарудная, в доме которой, на Екатеринославской улице, против Дмитриевской церкви, невдалеке от нынешней станции Азовской, Полтавской и Курской железных дорог, впоследствии жил Квитка-Основьяненко, Елисавета Федоровна Смирницкая и Прасковья Федоровна Булавинская. Отец Основьяненка скоро умер; мать еще жила в начале двадцатых годов. Брат его, Андрей Федорович скончался вскоре по смерти Григория Федоровича (1843 г.). Последний с первых дней жизни оказался ребенком тощим и слабым. Скоро показались в нем признаки сильной золотухи. Эта болезнь так развивалась в малютке, что он потерял зрение и до пятилетнего возраста оставался слепым. Исцеление его произошло во время поездки его с матерью в соседний Озерянский монастырь на богомолье. Этот случай оставил глубокие следы в душе ребенке и впоследствии, вместе с другими событиями, в особенности же вследствие семейных примеров, вызвал довольно замечательное событие в жизни Основьяненка, именно, поступление его, на двадцать третьем году, в монастырь.

Харьков, обстроенный при Императрице Екатерины II, представлял общество совершенно патриархальное, в духе старосветских украинских преданий. Университет еще не был открыт. О литературе не было и помину. Помещики соседних и дальних деревень приезжали в губернский город на торги и на ярмарки запасаться привозными с севера и юга товарами; другие ездили по делам службы, или по тяжебным делам, которых было в то время, по словам Нарежного, без числа. Высшее ученое место в Харькове был «Духовный Коллегиум», имевший очень ограниченный круг действия. В Харькове и окрестных уездах, незадолго до рождения Г.Ф. Квитки, появилось лицо, которому было суждено оставить глубокий след в умах современников. Это был оригинальный и причудливый философ, которому я посвятил отдельную статью. По его духовным наставлениям, многие возлагали на себя монастырский обет!

Сковорода появлялся во многих домах в Харькове. Он бывал, между прочим, и в доме Квиток. Молва о Сковороде затронула мысли ребенка. Двенадцати лет уже он открыто пожелал оставить свет для монастырских стен. В семейной жизни Квиток были также предания, способствовавшие этому направлению. В книге: «Историко-статистическое описание Харьковской епархии, Москва, 1852 г. (на стр. 11-й), сделана выписка из «Фамильной летописи Квиток», где говорится, что сестра известного Иосафа Горленкова, белгородского епископа, в прошлом веке, была замужем, за дедом Основьяненка, изюмским полковником Иваном Григорьевичем Квиткою. Из этой же выписки, между прочим, видно, как горячо любил своих родственников этот высоко-чтимый окрестными жителями епископ. Здесь упоминается, что он стоял на Основе, с июня по август 1851 г. На Основьяненко имел сильное влияние еще другой пример: посвящение в монашеский сан друга его отца, артиллерии поручика Белевцова, бывшего под именем Палладия, настоятелем Курского монастыря. Но главный пример был пребывание в монастыре родного его дяди, иеродиакона Наркиза, бывшего потом настоятелем Куряжского монастыря, куда поступил и Основьяненко.

Такие предания и примеры наполняли жизнь тихой семьи в Основе, когда ребенок, исцеленный от расстройства зрения, на пятилетнем возрасте стал присматриваться и прислушиваться к окружающему. Жизнь его текла невесело. Учился он кое-как, или почти совсем не учился. Об этом он говорит в любопытном, неизданном письме к П.А. Плетневу, от 15-го марта 1839 г., из Основы, следующее: «Я и родился в то время, когда образование не шло далеко, да и место не доставляло к тому удобств; притом же, болезни с детства, желание не быть в свете, а быть может, и беспечность, и леность, свойственные тогдашнему возрасту, – все это было причиною, что я не радел о будущем и уклонился даже от того, что было под рукою и чему мог бы научиться. Выучась ставить каракульки, я положил , что умея и так писать, для меня довольно; в дальнейшие премудрости не пускался и о именительных, родительных и прочих, как-то: о глаголах, междометьях, – не мог слышать терпеливо! С таковыми познаниями писатели «не бывают». Молодость, страсти, обстоятельства, служба заставляли писать; но как? Я в это не входил. Еже писах, писах!..»

Склонный к молитве и уединению, Основьяненко на двенадцатом году изъявил непременное желание поступить в монастырь. Однакож, до четырнадцатилетнего возраста, по неотступной просьбе отца и матери, оставался в доме родителей, в Основе. По совету врачей, для укрепления здоровья и разъяснения, он был определен в 1794 г., 11-го декабря, вахмистром в лейб-гвардии конный полк, но уже через год, 1795 г., по слабости здоровья (а может быт, и по особым соображениям родных малороссийского барченка, выросшего под теплым родительским кровом), он перечислился в гражданскую службу, где и состоял, по 13 октября 1796 г., не у дел, при департаменте герольдии. Над этим он впоследствии сам трунил, придумав для одного из своих псевдонимов подпись: Аверьян Любопытный, состоящий не у дел коллежский протоколист, имеющий хождение по тяжебным делам и по денежным взысканиям. Шестнадцати лет он снова перешел в военную службу и определился ротмистром в северский карабинерный полк. Указом императора Павла I, от 5-го января 1795 г., он определен в харьковский кирасирский полк, уже в чине ротмистра, причем также велено ему явиться в этот полк к сроку. Это было в 1797 г. Жизнь дома, среди воспоминаний печального и болезненного детства, опять возъимела на его сильное влияние. Примеры семейства и тогдашнего времени увлекли его душу, и без того настроенную к уединению. Он достиг желанной цели и на двадцать третьем году, после женитьбы старшего брата, поступил в куряжский монастырь послушником, где и оставался с промежутками (когда переселился гостить в Основу), около четырех лет.

Старожилы харьковские до сих пор помнят, как Основьяненко, в черном, смиренном наряде, ездил, стоя на запятках, за каретою преосвященного. Срок испытания прошел; но как ни желал молодой послушник остаться в монастыре, как он ни боролся с просьбами отца и матери, здоровье не позволяло ему принять пострижение, и он возвратился в дом родителей. Основьяненко, стянувший грудь свои ремнем послушника и отрастивший бороду, в самом разгаре юности и страстей, не мог долго противиться просьбам отца. Отец его начал видимо ослабевать и близиться к гробу. Основьяненко, следуя убеждениям, сова отдал свои силы свету, трудам и заботам на пользу ближних, на пользу родине и родной литературы. Под конец своего пребывания в монастыре, он брал на себя самые трудные работы: ходил, между прочим, за монастырскими лошадьми, а лошадей он боялся всю жизнь. Силы постоянно изменяли ему. Однажды он повез на паре волов продавать в Харьков сделанные на монастырском рабочем дворе бочки. Была осень, и страшная грязь наполняла харьковские улицы. На рыночной площади воз покачнулся и засел по оси в грязь. Напрасно Основьяненко хлопотал над ним; мальчишки сбежались кругом, узнали молодого человека и стали кричать: «Квитка, Квитка!..» Он махнул рукою, бросил воз на улице и возвратился на Основу. С той поры от уже не думал об удалении от света. Но впечатления должной жизни в монастыре, в прекрасной, живописной местности, в уединении и молитве, остались надолго в душе Основьяненка и всю жизнь отзывались в лучших его сочинениях. Сюда относятся большая часть элегических повестей Основьяненка, где добрые, свежие, полные любви личности его простонародных героев и героинь согреты этою простодушною, прямою религиозностью, – каковы его знаменитые повести: Маруся, Божие дети, Сердечная Оксана и Ганнуся. Кроме отдельных мест в повестях у него есть и статьи чисто церковно-исторического содержания, каковы: Краткое содержание жизни преосвященника Иосафа Белгородского, и рассказ: О святой мученице Александре-царице.

По выходе из монастыря мало-помалу опять пригляделся к свету. Сперва, впрочем, он собою во многом напоминал отшельника: ходил в Основе с церковными ключами, благовестил к обедне по праздникам и большую часть времени проводил в молитве. До конца жизни в его комнате стоял аналой с молитвенником и постоянно теплилась лампадка. Здоровье его совершенно поправилось. Он окреп и, – хотя вскоре, приготовляя домашний фейерверк, от взрыва пороха, опалил себе лицо и глаза, отчего остался на всю жизнь с синеватыми пятнами на лбу и потерял левый глаз, – начал появляться в обществе, которого в начале, по возвращении в свет, дичился. Играя на флейте, но просиживал тогда по целым ночам в тени сада, в Основе.

Наконец молодость взяла свое. Врожденная его землякам веселость явилась и в нем. Это двойственное направление образовало в нем смесь наивного и веселого комизма с строгою, высоко-религиозною нравственностью. Он недолго оставался праздным. В промежутках 1804 и 1806 г., он занимался музыкою и играл у себя на домашнем театре, причем обыкновенно выбирал себе роли самые веселые и трудные. Раздавшаяся весть народном ополчении окончательно вызвала его из бездействия; он тогда уже подвергся сатире одного бойкого пересмешника, кольнувшего его за непостоянство характера довольно злою эпиграммою. В 1806 г. он снова, и уже в последний раз, определился на военную службу, по провиантской комиссии, в милицию харьковской губернии, и оставался здесь год. В 1807 г. он вышел в отставку.

 

II.

 

Харьков в это время совершенно преобразился. Причиною тому было основание высшего учебного заведения, которое оживило и осветило целый край. В 1805 г., 18-го января, в Харькове открыт университет. Были в Харькове еще частные пансионы. Все они были заведены прусскими или французскими эмигрантами и только доставляли способ наживаться учредителям. А теперь сыновья помещиков, после долгих домашних провод и домашних слез, стали снаряжаться в дорогу и наполнили мало-помалу харьковские аудитории. Как студенты, так и профессора надевали мундиры только в большие праздники. На лекции являлись в чем попало. Желтые фраки и синие брюки, голубые сюртуки и чудовищные жилеты, фуражки необыкновенных цветов и размеров, палки и трубки в карманах, – все это являлось в аудитории

С первых же годов университет обогатился замечательными профессорами, которые положили основание литературной деятельности в Харькове изданием разом нескольких журналов и газеты, при университетской типографии, заведенной Каразиным, где потом печатались почти все малороссийские книги. В этих журналах участвовали все писавшие тогда профессора. Тут же явился впервые и Основьяненко, под собственным именем Квитки.

Харьковское начальство старалось исподволь доставить городу развлечения. Был заведен «дворянский клуб» в доме Черкесова, потом в доме Зарудного. Его содержатель, бывший фехтовальный учитель при университете, Ле-Дюк, один из наполеоновских гвардейцев 1812 г., бился из всех сил поддержании веселостей этого собрания. Танцевали тут до упаду, и главную роль в экосезах, полонезах и a la grecque играла студенческая молодежь. Здесь же начал появляться, уже как светский человек, и Основьяненко. Сперва он был простым гостем, потом одним из членов-распорядителей и, наконец, директором танцевального клуба. Вообще, где возникало что-нибудь новое и нужно было дать толчок, являлся Основьяненко. Так, вскоре он дал прочное значение харьковскому театру, позднее основал институт для девиц, а в промежутках своих хлопот о театре и об институте стал издавать первый харьковский журнал.

Выйдя в отставку, в 1807 г., он оставался в бездействии до 1812 г., когда в Харькове возник правильный и постоянный городской театр. Он помещался тогда на площади, против нынешнего дворянского собрания; директором театра вскоре явился Основьяненко. Имея обыкновение горячо и страстно браться за всякое дело, он до того увлекся театром, что чуть даже не женился на одной из его актрис, известной тогдашней красавице и львице Преженковской, но был остановлен своею матерью. В 1841 г., он напечатал любопытную «Историю харьковского театра от старинных времен». Еще в 1780 г. в Харькове давались представления, нечто в роде балетов, отставным петербургского театра дансером Иваницким. Потом, на временных подмостках, красовалась какая-то «маляривна» и «Лизка». Здесь, у антрепренера Штейна, явился впервые робкий застенчивый дебютант из Курской губернии, игравший до того времени в Полтаве, имя которого было Щепкин… Он появлялся в драмах и трагедиях, где играл роди принцев и графов. Основьяненко однажды за кулисами поймал его и сказал ему: «Эх, брат, Щепкин! Играй в комедиях; из твоих фижм и министерства постоянно выглядывают мольеровские Жокрисы!» Эти слова были многозначительны для будущности великого комика М.С. Щепкин мне говорил, между прочим, что в драме «Железная маска», он исподволь в Харькове сыграл все роди, от часового лакея, офицера и до герцогов. По словам знаменитого артиста, Квитка способствовал тому, что опера Котляревского «Наталка-Полтавка» поставлены впервые в Харькове.. Она, без цензуры, сперва была дана в Полтаве, по личному разрешению Г.Г. Репнина. Щепкин хотел ее дать в свой бенефис в Харькове. Квитка сказал ему: «Назначьте какую-нибудь старинную пьесу, а перед самым днем бенефиса сошлитесь на нездоровье какого-нибудь актера и просите официально дать, за поспешностью, «Наталку-Полтавку», – пьесу, уже разрешенную для Полтавы» . Пьеса была дана…

Основьяненко бросил звание директора театра, по случаю занятий по институту, но любовь к сцене осталась в нем навсегда и выказалась впоследствии не один раз в его трудах для сцены. Штейн содержал театр с 1816 г. по 1827 г., когда передал его Млатковскому. Млатковский был последнею знаменитостью в числе старинных харьковских антрепренеров.

В 1811 г. Каразин учредил «Филотехническое Общество». Успех этого общества вызывал мысль основать «Благотворительное Общество», нечто в роде петербургского «Общества Посещения Бедных». Как успешны были занятия этого общества, видно из того, что уже на первых порах оно положило основать и основало на свой счет «Институт для образования беднейших благородных девиц». Первая мысль об учреждении этого института принадлежала Основьяненке, которые был в то же время ревностнейшим членом и правителем дел «Благотворительного Общества» и даже свое литературное или печатное поприще начал статьею в «Украинском вестнике» 1816 г. об этом институте. Общество Благотворения, направляемое в своих действиях влиянием Основьяненка, собрало значительную сумму общих приношений, – и институт для девиц был открыт в 1812 г., через семь лет после открытия университета и через год по открытии «Филотехнического Общества». Акт на открытие института подписан в один день с актом об ополчении, 27-го июля 1812 г. На Квитку было возложено открыть институт 10-го сентября, что он и исполнил в то время, как неприятель занимал Москву… Основьяненке было вверено главное управление делами института, на который он «принес в жертву почти все достояние свое». Вскоре по ходатайству Основьяненка, императрицы Мария Федоровна приняла Харьковский институт под свое покровительство. Это было в 1818 г.

Оставаясь в звании правителя дел Общества Благотворения, Г.Ф. Квитка казал краю услугу, которой одной достаточно было бы для сохранения памяти о нем. Одним из попечений общества было доставление воспитания юношеству бедных семейств…

Дети мужского пола были определяемы на иждивение общества, в пансионов при губернской гимназии; для воспитания же девиц ни в Харьковской, ни в соседних губерниях не существовало еще тогда общественных учебных заведений. Квитке принадлежит первая мысль об учреждении такого заведения в Харькове; его же заботливости, трудам и жертвам, принадлежит и осуществление этой мысли. По его старанию открыт институт, где должны были получать воспитание из каждого уезда Харьковской губернии по две девицы благородного происхождения, из беднейших семейств, чтобы потом, в свою очередь, быть наставницами и учительницами дочерей достаточных помещиков. Скоро туда были помещены и дочери помещиков, на их собственном иждивении и на счет казны императрицы Марии Федоровны.

Когда институт, по представлению Квитки, уже избранного в 1817 г. предводителем дворянства харьковского уезда, поступил в число казенных заведений, учредителю его поручено составить «Совет» для управления институтом. В январе 1818 г. Основьяненко, по выборам, учрежден членом институтского совета и оставался в этой должности до мая 1821 г. В 1816 г. Основьяненко сочинил «Кадриль» для встречи возвращавшихся в Харьков из Парижа войск.

Позже, его же стараниями открыты в Харькове: кадетский корпус, переведенный потом в Полтаву, и публичная библиотека при университете. Основьяненко в некоторых из своих неизданных писем, в 1839 г., с восторгом вспоминает об этом времени и о заслуженном своем торжестве. Харьковский институт имел еще особенно благое значение для Квитки. Через институт он узнал одну из достойнейших его классных дам, на которой вскоре и женился. Свадьбе предшествовала самая страстная любовь. В 1818 г. из Петербурга приехала в Харьков на место классной дамы одна из пепиньерок екатерининского института. Тогда Основьяненке было уже под сорок лет. Через два года по приезде в Харьков, около 1821 г., классная дама вышла замуж за Основьяненко и осчастливила его, по собственным его словам, на всю жизнь. Это была почтенная Анна Григорьевна, которой имя так часто встречается в «посвящениях повестей» ее мужа, которая принимала участие во всех заботах и трудах Квитки, лелеяла его жизнь, выслушивала и поправляла его сочинения, смотрела на его литературную судьбу, как на всю собственную, на его сочинения, как на что-то сверхъестественное, и когда не стало на свете ее старого друга, она бросила свет и «с нетерпением ждала минуты, когда могла за ним сойти в могилу».

Анна Григорьевна, в письмах к П.А. Плетневу, 1839 г., между прочим, пишет: «Я – Вульф, первая выпушенная в 1817 г. и на другой же год из пепиньерок отправленная, по воле императрице Марии Федоровны, в Харьковский институт, где, находясь два года, вышла замуж за основателя и члена сего же заведения, ныне известного Грицька Основьяненка… Вы справедливо сказали, что я счастлива, ибо какое благо в мире может сравниться с тем неоценимым сокровищем, которое я имею в моем муже-друге! О, как вы хорошо разгадали эту редкую душу! Вышедши замуж, я не переставала мечтать о Петербурге и часто просила моего мужа найти какую-нибудь должность и переехать туда; но он, любя свою родину и привязан будучи к своим родным, никак на то не решался!».

Во время женитьбы, Квитка жил у своей матери, в ее доме на Екатеринославской улице, невдалеке от Холодной годы, против Дмитриевской церкви. Институт был тогда тоже близко, тотчас за церковью, и Основьяненко со службы шел к матери прямо через калитку институтского сада. Его помещение заключалось в двух комнатах: большой, в три окна, во двор, и маленькой спальне в одно окно, выходившее в сад.

Дом, где он жил, принадлежал Кундиной. В этой квартире три первые месяца он провел и женатый; туда ему носили, между прочим, от матери, жившей по соседству, в доме своей дочери, чай, а обедал он с матерью. Мать Квитки была в числе директрис института. Основьяненко во время обеда шутил, рассказывал об институте и шалуньях-институтках; он тогда носил темный сюртук с многочисленными, мелкими складками на талии, чунарку, как ее звали.

 

III.

 

В доме жены губернского прокурора Любовниковой, которую до сих пор с почтением вспоминают бывшие тогда харьковские студенты, стали собираться по вечерам для чтения. Эти первые «литературные вечера» собирали цвет тогдашнего харьковского ученого и литературного света, профессоров, студентов и всяких дилетантов, – словом, все мыслящее общество маленького городка, где было тогда не более двенадцати тысяч жителей. Здесь стал появляться, со своими малороссийскими анекдотами, игрою на флейте и пьесами для фортепиано, своего сочинения и Квитка.

За вечерами Любовниковой открылись литературные чтения у Гонорского, молодого адъюнкта русской словесности. Основьяненко, появляясь здесь, уже не сидел молча, а позволял себе рассуждать о тогдашней русской литературе. Читалось, однако, тогда мало. Книги привозились в Харьков, до 1805 г., московскими книгопродавцами, во время ярмарок. Павловский, в 1818 г., издал: «Грамматику малороссийского наречия», где поместил целый рассказ по-украински, отрывок из истории некоего малороссиянина. В это же почти время раздались в печати и первые звуки художественно-литературного украинского языка: то был известный автор «Энеиды, вывороченной наизнанку», Котляревский. В «перелицованной Энеиде», писанной в 1798, 1808 и 1809 гг. и изданной вполне уже в 1842 г., господствует чистый малороссийский язык «puritatis legitimae», каким впоследствии писал редкий из южно-русских писателей, не исключая и Квитки, писавшего на смешанном харьковском наречии. Вслед за «Энеидою» Котляревский написал две оперетки: «Наталка-Полтавка» и «Москаль-Фаривник», обе изданные только в 1838–1841 гг. Между Котляревским и собирателями украинской старины является в одно время с Основьяненком Гулак-Артемовский, автор пьес: «Твардовский», «Тюхий и Чванько», «Солопий та Хивря, або горох при дорози», и перевод из Горация, названного им «Гараською»…

Украинские сочинения печатать было негде. При всем желании посетителей вечеров у Любовниковой и Гонорского, издание собственно харьковского журнала долго не осуществлялось. Наконец, журнал – гордость маленького городка – в начале 1816 г. вышел и Основьяненко в нем, с первых же Нумеров, является прямо одним из издателей.

Журнал, который стал выходить при харьковской типографии, назывался «Украинский Вестник». Он выходил в шестнадцатую долю листа, в 1816, 1817 и 1818 годах, и составляет теперь для самих библиоманов библиографическую редкость. Редакторами его были Филомафитский и Гонорский. В конце четвертой и последней части этого журнала за первый год, при известии об издании его в следующем году, во главе этих двух издателей подписался и Основьяненко настоящим своим именем: Григорий Квитка.

Под редакциею Основьяненко и двух издателей «Укранский вестник» тотчас стал на твердую ногу.

Основьяненко печатал здесь, за подписью Григория Квитки, отчеты о благотворительном обществе и об институте и статьи юмористические, производившие в Харьков фурор, под псевдонимом Фалалея Повинухина. Но недолго блаженствовали издатели на лаврах… В Харькове основался другой журнал – совершенная противоположность «Украинскому Вестнику», журнал, под названием «Харьковский Демокрит, тысяча первый журнал», издаваемый Масловичем. Издатели «Украинского вестника», преклонив оружие, сами стали в ряды сотрудников веселого «Демокрита» и его редактора. Между прочим, Основьяненко появился здесь с стихотворениями, под которыми везде стоит полная его подпись Григорий Квитка. Эти стихотворения «Воззвание к женщинам» и искусные «Двойные акростихи» любопытны тем более, что их писал будущий веселый автор украинских повестей и писал почти на сороковом году жизни.

«Харьковский Демокрит» прекратился в начале своем (в 1816 г.); «Украинский Вестник» перестал выходить в начале 1820 г. В промежуток же этого времени выходили при той же университетской типографии (1817 по 1823 г.): «Харьковские известия, листы в четырех отделениях». Это был род газеты, где помещались внутренние происшествия, заграничные новости, смесь и объявления. В 1824, 1825 и 1826 гг. выходил еще в Харькове, при университете: «Украинский Журнал», издание А. Склабовского. Здесь уже господствовала строгая наука, в настоящем смысле этого слова. Основьяненко здесь не участвовал.

 

IV.

 

Женившись, по прекращении «Украинского Вестника», квитка перенес свои труды в «Вестник Европы», журнал, издававшийся в Москве Коченовским. Здесь он участвовал с 1820 по 1824 г., продолжая печатать юмористические письма, под псевдонимом Фалалея Повинухина и под другими псевдонимами; главное лицо, к которому обращались этим письма, был Лужницкий Старец.

В № 5-м «Вестника Европы», за март, явился Основьяненко с статьей «Письма к Лужницкому Старцу», за подписью «Аверян Любопытный, состоящий не у дел коллежский протоколист, имеющий хождение по тяжебным делам и по денежным взысканиям». В 1822 г. в «Вестнике Европы» «Письма к Лужницкому Старцу» наконец являются прямо уже с подписью Фалалея Повинухина. Здесь, между прочим, болтливый автор описывает свою судьбу с Евдокией Григорьевной, в имени которой нельзя не узнать Анны Григорьевны, а обитаемый им город называет Хар… Наконец, в том же году, в «Вестнике Европы» помещены пять «Малороссийских анекдотов», перемешанных с малороссийскими фразами, анекдотов без подписи.

С той поры начинается новая эра в жизни Основьяненка, вызывавшая появление его комедий и повестей около 1830 г. В это время Квитка достигает литературной известности, которая вызывает против него на родине ряд сплетен, перешедших в стихотворные пасквили. Даже основатель харьковского университета Каразин, не удержался от написания на Квитку сатиры, которая начиналась словами:

 

Был монахом, был актером,

Был поэтом, был танцором!

 

Другой четверостишие неизвестного автора говорило следующее:

 

Не надивлюся я, Создатель,

Какой у нас мудреный век;

Актер, поэт и заседатель –

Один и тот же человек!

 

Эти эпиграммы сильно действовали на Квитку, особенно в глухой провинциальной среде.

В 1832 г. Квитка напечатал впервые под псевдонимом Основьяненки повесть «Харьковская Ганнуся» – в «Телескопе», в переводе на русский язык М.П. Погодина.

В 1827 г. он написал комедию «Приезжай из столицы, или суматоха в уездном городе» (напечатанную в 1840 г.). Эта комедия оказалась очень близкою, по внешности, с «Ревизором» Гоголя, опубликованным ранее, по написанным позднее комедии Квитки. Я в свое время проследил это сходство по рукописи Квитки, процензированной московским цензором, известным С.Т. Аксаковым, в 1828 г. Ознакомясь с «Ревизором» и зная близость С.Т. Аксакова к Гоголю, Квитка пришел в неописанное смущение. Действие в «Приезжем из столицы» Квитки происходит, как и в «Ревизоре», в уездном городе, в доме городничего, куда тотчас переводят мнимого ревизора; последний, как и Хлестаков, мальчишка, неокончивший учения и ненадежный по службе. Другие лица – по внешности – тоже напоминают героев «Ревизора» – судья Спалкин, от слова спатьи почтовый экспедитор (Печаталкин), который, как и у Гоголя, в конце развязывает всю пьесу, и смотритель уездных училищ (Ученосветов), и частный пристав (Шарин), напоминающий Держиморду, и, наконец, две приятные дамы, сестра городничего Трусилкина, и племянница его, которые также влюбляются в «милашку ревизора». Здесь также вся кутерьма происходит от темного и сбивчивого известия из губернского города; чиновники также представляются ревизору, и тот у них занимает деньги, от 27 р. 80 к. асс. До 500 р. асс., куша, взятого у городничего. Здесь так же, как и у Гоголя, дамы толкуют о храме изящества и о том, как печально из столицы вкуса быть брошену в такую уединенную даль! Наконец, при развязке, также происходит немая сцена, причем всех, как громом, поражают слова частного пристава о новом, настоящем, как видно, ревизоре: Вот бумага от губернатора, с жандармом присланная!

Хотя покойный С.Т. Аксаков, на мой вопрос, писал мне, что «Ревизор» не мог быть создан под влиянием комедии Квитки, так как Гоголь писал его, не зная о существовании «Приезжего», – но нельзя не придти к мысли, что внешний план, рамки «Ревизора» могли быть даны Гоголю его другом, С.Т. Аксаковым, который, в качестве цензора, прочел пьесу Квитки еще в 1828 г. Это не умоляет крупных достоинств «Ревизора».

С 1817 г. квитка был избран в дворянские предводители харьковского уезда и пробыл в этом звании четыре трехлетия, по 1829 г. В это время он написал другую комедию «Дворянские выборы», затем «Шельменко» – волостной писарь, которая имела на Украйне колоссальный успех. В 1832 г. Квитка был избран совестным судьею в Харькове и оставался в этой должности девять лет, до 1840 г.

В 1834 г. явились два тома известных «Малороссийских повестей, рассказанных Грицько Основьяненком». Успех этих повестей превзошел ожидания издателей и сразу упрочил в России знаменитость украинского писателя. Петербургские и московские журналы стали наперерыв искать его сотрудничества. Жуковский, в проезд через Харьков, отыскал Основьяненка, ободрил его и советовал – писать и писать более, выбирая сюжеты из местной украинской жизни, и привез перевод нескольких его повестей в подарок «Современнику», издававшемуся тогда П.А. Плетневым. По поводу этого завязалась у Основьяненка обширная переписка с Плетневым, которая длилась до смерти Квитки (до 1843 г.). Основьяненко напечатал в «Современнике» ряд повестей, отрывков из романов, рассказов, очерков и воспоминаний и переводы на русский язык почти всех своих малороссийских повестей. С 1839 г. он сотрудничал в «Отечественных Записках», где напечатал половину известного своего (и лучшего) романа «Пан Халявский и историческую монографию «Головатый», «Предания о Гаркуше», «Татарские набеги на Харьков», «Двенадцатый год в провинции» и пр.

 

V.

 

В 1840 г. Квитка был избран в председатели Харьковской палаты уголовного суда; на третьем году исполнения этой последней должности он умер.

Последние годы жизни Квитка провел в той же тихой, семейной среде, где за ним, как за ребенком, ухаживала его Анна Григорьевна. Это была бесспорно умная, образованная, хотя и некрасивая женщина, малосообщительная с посторонними и нравом строгая пуританка. Отправив утром мужа на службу, она чопорно одевалась и в уединении домика Основы ожидала его к обеду. Основьяненко любил покушать, особенно своих национальных блюд, кислых пирогов, галушек, блинов, вареников. Хозяйством заниматься он не любил. После обеда обыкновенно отправлялся в свой кабинет, и тогда наставали для него лучшие часы в жизни. Он писал, нетревожимый никем, писал на своем родном, украинском наречии, или хоть и по-русски – но о своей родной, дорогой, ничем незаменимой Украйне…

Свои произведения он обыкновенно прежде всего прочитывал своей жене, доверяя ей слепо во всем, даже в своих литературных делах.

К Квитке изредка заезжали городские гости, приезжие из столицы. Его особенно порадовало знакомство с молодым тогда писателем, тоже украинцем, Гребенкой.

В городе он дружбы ни с кем не вел. Чтение столичных книг и газет заменяло ему живых людей. Тяжелый на подъем, он не любил движения и мало гулял. В поездки на службу он обыкновенно беседовал с старым кучером Лукьяном, от которого заимствовал сюжеты большинства своих рассказов.

Основьяненко страстно любил детей, любил им рассказывать сказки, вмешивался в их игры и был кумиром детей. От монашества же осталась в нем любовь к церкви, духовная ученость, почему он любил бывать в обществе духовных, сам цель на клиросе и руководил сельским хором своего брата. Неимение собственных детей набрасывало грустный оттенок на тихую супружескую жизнь кротких и уединенных «Филемона и Бавкиды».

Покойный Погодин говорил мне, что Гоголь перенес некоторые их черты в своих «Старостветских помещиков», слыша о Квитках в свом проезды через Харьков – а кто тогда не знал не только в Харькове, но и в родной Гоголя Полтаве о славном, гремевшем на Украйне авторе «Маруси», «пана Халявского» и «Шельменко, волостного писаря».

Основьяненко во всю жизнь далее Харькова и его окрестностей ничего не видел. В раннем детстве его возили почему-то в Москву; этого он сам не помнил.

Встреча с Гребенкой произошла так. Гребенка, проездом через Харьков, нанял извозчика и велел ему его везти в Основу. Тащась по невылазному песку, он разговорился с извозчиком и был пленен тем, что извозчик был знаком не только с Квиткой, но и с произведениями последнего.

Под окном домика, где жил Основьяненко, Гребенка увидел старика за книгой и спросил:

– А чи дома пан Основьяненко?

– А чи не Гребиночка? – спросил прерывающимся голосом из окна Квитка, узнавши Гребенку по портрету.

С той поры Гребенка стал ревностным ходатаем Квитки в его литературных делах в Петербурге, в 1841 г. вышел большой роман Квитки «Похождения Столбикова». Вскоре некто Фишер затеял в Петербурге издание «Полного собрания сочинений Основьяненко». Это издание остановилось и принесло старику-автору одни огорчения. Квитка рассчитывал из первых доходов от издания сделать жене сюрприз: выписать ей из Петербурга новую лисью, крытую бархатом, шубу. Сюрприз разлетелся мыльным пузырем, и Квитка потом сам с горечью трунил над своею попыткой – продать кожу с неубитого медведя.

Огорчения более и более скоплялись в душе старика. Окружающее местное общество с недоверием и даже с ненавистью смотрело на писателя-земляка, которого произведениями наполнялись журналы. Всяк узнавал себя в его забавных очерках. А тут поднял войну против Квитки известный тогдашний критик, ненавистник украинской литературы, польский писатель барон Брамбеус (Сенковский). Его язвительные выходки против украинского «жарта» (юмора) Основьяненка имели влияние на позднейшие отзывы русской критики. Последняя справедливо преклонялась пред гением Гоголя, но несправедливо игнорировала поэтическое, скромное дарование его земляка Квитки. Известному профессору петербургского университета, академику Изм. Ив. Срезневскому, почитатели Квитки обязаны тем, что И.И. Срезневский, перейдя из харьковского университета в петербургский, первый возвысил голос с кафедры за Основьяненка и первый указал на его несомненное, крупное дарование и на воспитательное, для целого поколения южно-русских современников Квитки, влияние его произведений.

В 1842 г. за год до смерти, Квитка, издав замечательную брошюру по-украински «Листы до любезных земляков», написал на малороссийском языке «Краткую священную историю» и «Краткий (для простонародья) свод уголовных законов».

К нравственным огорчениям вскоре присоединилась серьезная болезнь. Г.Ф. Квитка простудился, получил воспаление легких и 8-го августа 1843 г. скончался на руках любимой жены, в Харькове, в доме Краснокутского, за Лопанью, на базаре против церкви Благовещения и нынешней харьковской 2-й гимназии.

Основьяненко жил шестьдесят-четыре года без трех месяцев. Через девять лет после него умерла его жена, Анна Григорьевна (31-го января 1852 г.). Оба они похоронены в Харькове, на кладбище Холодной горы, под которой ныне расположена станция трех, здесь сходящихся, железных дорог. Могила Г.Ф. Квитки находится на краю обрыва, с которого виден весь Харьков. На его могиле стоит белый мраморный памятник. Через два года после смерти Квитки, Копенгагенское общество северных антиквариев прислало на его имя диплом, не зная, что Квитки давно нет на свете.

 

 

Более известны и считаются в Украйне в числе любимых произведений Квитки его повести: «Солдатский портрет», «Маруся», «Божьи дети», «Конотопская ведьма», «Козырь Дивка», «Харьковская Ганнуся», «Мертвецкий велик день (Пасха)», «Перекати поле», «Сердечная Оксана», «Подбрежач» и «Щира любовь»; роман «пан Халявский»; комедии «Сватанье на Гончаровке» и «Шельменко – волостной писарь». Его исторические монографии также имеют не мало достоинств. Сюда относятся: «Основание Слободских полков», «Головатый», «О Харькове и уездных городах Харьковской губернии», «Украинцы», «История театра в Харькове», «Предания о Гаркуше», «Татарские набеги», «Двенадцатый год в провинции» и проч.

Кружок почитателей Г.Ф. Квитки, празднуя в 1878 г., в Харькове, память о столетии со дня его рождения, предпринял издание полного собрания его сочинений и собрал по подписке сумму, необходимую для устройства Квиткинской школы, в память любимейшего и достойнейшего из украинских писателей.

1855 г.