В школе я был дохлым, худым и болезненным маменькиным сыном. На занятия по физическому воспитанию почти не ходил, с детства был поставлен на диспансерный учет. Стыдно вспомнить, но я бегал последний, или предпоследний в классе, подтягивался один раз, и это при том, что у нас в школе № 4 (г. Первомайский Харьковской обл.) был лучший преподаватель физкультуры – Борис Васильевич Волошкин. Иногда я пытался начать заниматься дополнительно, но увы, надолго меня не хватало, тем более когда речь шла о кроссах на пять и восемь километров. 

После школы я работал почти год на Первомайском хлебозаводе, а летом 1987 г. поступил в Ленинградский сельскохозяйственный институт (далее ЛСХИ). В армию мне предстояло идти весной 1988 года, и я с ужасом думал о ее приближении. Папа мой светлая голова, физкультуру не любил, к моему физическому воспитанию руку не прикладывал, мог меня от армии освободить, но сказал, что мне будет полезно послужить. 

Проводы проходили в общежитии № 1 ЛСХИ, мои соседи по комнате Серега Петросян и Алик Курбанов, а также их друзья – почти все армяне по национальности приготовили царские кушанья: шашлыки, люля-кебаб, долму. Мама очень удивлялась всему этому, она рассчитывала на то, что ей придется целый день простоять у плиты, но когда она утром зашла в комнату, то ребята отправили ее отдыхать. Проводы прошли весело, до самого утра гуляли по г. Пушкину (там расположен ЛСХИ). Мама собрала мне немного вещей, при этом станок она купила мне один из самых дешевых, показывая его мне, она сказала, что у меня он все равно потеряется. 

Утром 24 июня 1988 г. автобус отвез меня вместе с другими призывниками в г. Ленинград на проспект Обуховской обороны в ДК завода «Пигмент». Через пару часов нас распределили по командам и отпустили до 16 часов гулять. В моей команде № 895 было человек тридцать, я и еще трое ребят зашли в магазин, где мы купили две бутылки водки «Столичная» и устроились выпить и закусить у Володарского моста. Плавали корабли по Неве, а нам было чрезвычайно приятно наслаждаться в этот солнечный день последними днями свободы. Вечером нашу команду отправили на вокзал к поезду до Москвы, бравый усатый капитан, так и не сказал, куда же нас везут. Ехали в общем вагоне, народу до ужаса много, спал на третьей полке. В Москве стало известно, что везут нас в Самарканд, а ехать туда трое суток. 

В Москве за ожиданием прошел целый день, показавшийся вечностью. Казанский вокзал был грязным, единственное, что меня отвлекло, так это матч чемпионата Европы СССР - Голландия. Наши проиграли, народ в зале ожидания ругался, пил пиво, водку. Почти в полночь сели в поезд до Самарканда. Вагон общий, вонючий, забитый битком, мое место правда лучше, чем в поезде до Москвы, еду на верхней полке. На второй день пути наступает страшная жара, вагон наполняют лица неизвестных народностей, мусор везде, в туалет ходят не закрывая двери, иногда прямо на пол. 

Все три дня пути пили пиво и водку, несмотря на протесты сопровождавшего нас капитана. Из всей команды он особенно зол на меня и еще одного парня, обещает какой-то «зеленый городок». В Казахстане поражают ж.д. станции, они представляют собой две железобетонные плиты и один вагончик, а вокруг пески, по которым бродят многочисленные толпы верблюдов. На одной из станций увидел у казашки бутылки с молоком, захотелось страшно, оказалось, что это не коровье молоко, а кумыс. По-плевался и отдал единственному в нашей команде узбеку. Второй день пути ужасно длинный, под вечер зашел в вагон мужик в халате, предлагал всем купить у него шербет. В отсутствие чая его конечно же не хочется. Тогда он решил провести для нас экскурс в историю. Вон говорит, видите развалины, там жил великий шах, у него было сто жен, он каждый день ел шербет, и на каждую у него стоял. В ответ ему нагрубили, имея в виду то, что мы едем в армию, а не к девушкам на свидание. Он однако, не обиделся, ушел в другой вагон.

В Узбекистане ночью поезд долго стоял на станции Чарджоу, пожалуй это единственная станция которая мне запомнится на всю жизнь из этого путешествия. Здесь у меня чуть не отобрали мои последние сбережения, при этом угрожая ножом. Хорошо, что вышли еще другие ребята и все вместе мы дали отпор юным узбекам. Потом пришел милиционер, разбирался с нашим капитаном, и тот еще раз дал мне понять, что кроме «зеленого городка» мне ничего не светит.

Наконец-то утром 28 июня 1988 г. приезжаем в Самарканд. Уже на вокзале, пока капитан ходил узнавать за транспорт, нас обступили местные жители, и покупали у нас одежду, кепки, ремни, все то, что нам уже не понадобится. Пришел капитан, ругается, говорит, что будем добираться на троллейбусе. Ехали долго, зажарились все. Наконец длинный, высокий металлический забор, это учебная бригада связи. 

Нас провели сразу в баню, здесь мы сняли с себя свою одежду, мылись, нас осматривал врач, выдали новую форму. Переодевшись, мы не без ужаса смотрим на себя в зеркала. Форма очень красивая и удобная, куртка х.б. как у десантников, полусапожки на шнурках, но все на нас висит, все не по размеру, панама, например 60, сапоги вместо 44 - 45. Повели нас в учебный корпус, где усадили за парты. По очереди приходили за нами командиры учебных подразделений. Всех разобрали, остаемся мы с одним парнем в пустом классе, только через час за нами зашли старший лейтенант, больше похожий на атамана разбойников, громила с огромными усами, кобура с пистолетом  висит как у ковбоя, с ним старший прапорщик на первый взгляд совершенно обычного вида. Посадили нас в старенький «Иж» и повезли в «зеленый городок», обещания капитана начинают сбываться.

Всю дорогу мы на заднем сиденье молчали, только один раз сказали спасибо, когда не надолго мы сделали остановку у бочки с квасом и «старлей» нас угостил. Выехали за город, все пустынно, краски блеклые, солнце печет нестерпимо. В машине открыты окна, но жара чувствуется все равно. Подъезжаем к какому-то бетонному забору, на углу стоит солдат и машет полотенцем, «старлей» матерится и нажимает на газ. Метров через триста у забора стоит еще один солдат и тоже машет полотенцем, оказалось, что это сигнальщики, выставленные сержантами, на случай возвращения командира роты. «Старлей» матерится уже в казарме, оказалось он и есть командир отдельной роты, в которую нас привезли. Сержанты по его отъезду смотрели телевизор, что без его ведома не разрешается делать.

Место, где расположена рота, оказалось полигоном. Мы часть бригады связи, территория обнесена бетонным забором, внутри несколько кирпичных построек и довольно большое количество деревьев и кустарников, а за забором пески, каньоны и верблюжья колючка. Поэтому и называется наше место «зеленый городок». Судьба наша печальна, больше половины из нас по окончании учебы уходят в Афганистан. Рядом с нашей учебной ротой расположилась бригада связи, танковый полк и полк ВДВ, а также свалка уничтоженной моджахедами советской военной техники. 

Сержант Чернецов со снисходительной улыбкой осматривает наши личные вещи, что-то выкидывается сразу-же, ложки, кружки относим в столовую. Определили меня в пятый взвод, командовал пока, что им командир второго отделения младший сержант Лебедев, командир первого отделения сержант Рудевич где-то в командировке, поехал за очередным пополнением, там же и командир взвода. Первые дни пока не было пополнения, все как-то было спокойно, казарма наполовину пустая, занятий нет. Первые наряды на КПП, учебному корпусу, дневальным показались чересчур легкими, и только наряд в столовую вызвал отвращение. Утренняя зарядка заключалась в том, чтобы добежать в одних трусах до Парка Победы, где недавно посадили молодые деревья, взять ведра и вылить под каждое дерево три, четыре ведра. Гораздо более досаждала жара, иной день доходило до 48 градусов в тени. 

Еще в первые дни нам объяснили, что нужно хорошо мыть ноги, стирать носки, воду из-под крана пить нельзя (в Самарканде нет канализации, поэтому дизентерия здесь очень распространенная болезнь). Все же находятся умники не стирают носки, ноги заболевают грибком, вонь стоит жуткая. Вместо воды каждое утро заливаем наши 1,5 литровые пластмассовые фляги горячим чаем (на 900 л. воды 15 кг. верблюжьей колючки и 100 гр. зеленого чая). Остатки приносят в казарму, где разливают по графинам (стояли на каждой тумбочке на подносах, вместе с четырьмя стаканами). Те же, кто не удерживался и пил воду из-под крана проводил несколько дней в мучениях, а первую ночь в бесконечной беготне в туалет. Туалет был расположен метрах в двухстах от казармы, и не всем удавалось добежать до него, и такой солдат делал в штаны. Проснешься утром, а кто-то уже сидит сушится, благо все это быстро происходило, утром часа за два, в обед за 30 – 40 минут. Вскоре только единицы не выдерживали и пробовали пить сырую воду (в основном ребята из Прибалтики), стыдно, а вдруг не добежишь.

Из положительного, что сразу понравилось, был послеобеденный сон. Это здесь необходимость, так как очень быстро после 12 часов можно получить солнечный удар, до 15 часов было самое страшное время. Кормили же нас отвратительно, вот что можно было есть всегда, так это картошку, гречневую кашу, вареные яйца,  хлеб, сливочное масло, фрукты, чай и компот. Первое время постоянно присутствует чувство голода, особенно у выходцев из Прибалтики. Помню, как один эстонец Паул Кывамаа, каждый день после обеденного сна шел в магазинчик танкового полка и покупал себе по пять-шесть пирожных. Где он умудрялся прятать деньги неизвестно, возможно у своего земляка, почти дембеля, заведующего свинарником бригады связи. Кстати он вскоре совсем перестал заниматься и перешел жил в свинарник, его готовили в преемники на это место.

В первый же день когда узнал адрес части, то аж голова закружилась, именно здесь год назад служил мой одноклассник Эдик Десятник, которому я сюда писал письма. Бывает же такое. А мой сержант Рудевич служил вместе с ним в одном взводе. Рудевич появился в один из вечеров, когда я заступил в наряд по учебному корпусу. Поднимается по лестнице незнакомый мне сержант, в парадной форме, с суками и довольной, наглой улыбкой. После моего рапорта, он стукнул меня в грудь кулаком и спросил в каком я взводе, еще один удар и он говорит, как мне повезло, так как я в его взводе. Еще один удар и я уже верю в это. Это произошло в первых числах июля, рота уже была полностью укомплектована, и нас стали готовить к принятию присяги. 

Ежедневно строевая подготовка, читаем сто двадцать пять раз текст присяги. Жарко. 17 июля принимаем присягу, правда не в парадной форме, ведь она еще и не ушита на нас. По приказу Рудевича все сфотографировались с автоматом и текстом обложки, хотя в других взводах это было по желанию. Я был рад этому приказу, сейчас с удовольствием смотрю на себя, юного «чижа». В день принятия присяги нас очень хорошо кормили, единственный раз за все время. Спали с 14 часов до 19-30, вечером кино. Приехала автолавка, мы покупали пирожные и конфеты. На присягу приезжали родители двух солдат, узбека Шерали Отоханова и  москвича Миши Кутотелова, его отец работал на строительстве в Узбекистане. Москвичу привезли много конфет, печенья, сигарет «Ява», так что праздник получился неплохой.

Все закончилось на следующий день. Занятия, крики, беготня, суета, оружие, ушивка формы. Все бегом, или строевым. Первые же марш-броски дали мне понять, что здесь останавливаться нельзя, стиснув зубы бежишь, так как рот отрыть просто невозможно от песка и пыли. И вот как описывал солдатский поэт эти впечатления: 

Жара и ветер и песок 

И сапоги в два пуда - 

Свой первый в жизни марш-бросок

Я долго не забуду

Соленый пот бежит с лица,

Во мне уж все устало,

А километрам нет конца,

А воздуха все мало.

Безволье, лень, излишний сон, 

Дым первой сигареты…

Мой первый в жизни марш-бросок

Он мне припомнит это.

И вспоминаю со стыдом, 

Как слабостью томимый,

Я темп выдерживал с трудом

Дыша в чужие спины…

 

Пришлось начать бриться, хотя у меня всего лишь пушок. Опять же на голове кантик тоже надо брить. Зарплата 8 рублей 63 копейки, больше половины на сапожный крем, подшивной материал, ручки, конверты, бумагу. Очень люблю субботу – приезжает киношник, размещает аппарат на улице рядом с казармой, вся рота сидит пялится на старые фильмы, а я выхожу на полигон, выкапываю ямку в теплом песке и смотрю на большую медведицу. Ведь она была видна и из балкона моего дома в г. Первомайский. Так я общался с родителями. 

Крики и маты усиливаются с каждым днем, занятия, соревнования между взводами. Работа на устройстве волейбольной площадки кажется раем. В классах душно, хочется спать, но мы учим уставы. Несмотря на то, что в классах стоит тропосферная радиостанция, которую нам предстоит изучить, мы ее месяца два даже не включали. «Отроки», «пипетки», «ланцепупы», как только нас не называли. Все это для нашего блага, ведь мы вроде как бы будущие командиры отделений. Если плохо что то делали днем, ночью сержант одевает спортивную обувь и выгоняет наш взвод бегать по каньонам и ползать по верблюжьим колючкам. В такие дни кошмарна и сама команда «отбой». За ней может последовать «подъем», или «поза крокодила», это когда ноги и руки упираются в края кровати, и ты висишь над ней. Так раз двадцать, вскоре становится весело, а не грустно. 

Удивляет, что не хожу в санчасть, голова не болит, а занятия по военной подготовке даже нравятся. Большинство же курсантов завели себе на ногах грибок, теперь перед отбоем проносим перед сержантом начищенные ботинки и выстиранные носки. Кстати о ботинках, которые были у меня 45 размера и доставляли мне некоторое неудобство из-за большего размера. В одну из ночей мне их подменили на старые, но 44 размера. Оно и понятно, дембеля готовились к отъезду домой. Найдут на складе старые ботинки, а ночью подменяют их в учебном подразделении, где все новенькое. Панамы начали тоже воровать, так случилось и со мной. В туалете пока сидел, у меня кто то ее снял с головы и побежал, я ему кричал вдогонку, что она 60 размера, но разве это кого-нибудь остановит? Старшина же выдал мне старую панаму 55 размера, всю выцветшую, промазанную клеем, с наведенными рубчиками. Сержанты просто с меня не слазили заставляя панаму стирать и убирать всю ее дембельскую «красоту».

20 июля видели вдалеке смерч, сержанты рассказывали, что вот также однажды проходил он километрах в 10-15 от нас, а наш плац весь завалило мусором. А 14 сентября я видел сильную бурю в пустыне. Мало того, что ничего не было видно, но ветер, который дул с гор был очень холодный. Совершенно необычным событием для меня стал и ливень 21 сентября. Дело было к вечеру, сначала небо затянуло тучами, потом пошли мелкие капли дождя, а потом уже он «свалился» со всей силой, вся рота высыпала на улицу и стояла под дождем, несмотря на грозу. Так же неожиданно небо просветлело и перед нами развернулся во всей красоте закат. Ярко-красный на востоке, сине-ультрамариновый на западе, а с севера и юга сиреневый. Запах стоял такой как у нас дома.   

Часто пишу письма домой, бабушке, классной руководительнице, многим знакомым и одноклассникам (Эдику Десятнику, Олегу Катаргину, Гене Скакуну, Алику, Саше Полещуку), ну и конечно девочкам, больше всего написал институтской подруге Росице Гелковой (болгарка) и Анжеле Ржевской (из Казачьей Лопани, с которой познакомился еще в восьмом классе в туристическом лагере). Особенно много написал их в тот период, когда меня оставляли охранять учебный класс с парадной формой. 

Несколько дней по причине ремонта в кухне еду готовят в полевых кухнях, еда изумительная, с дымком. 28 июля впервые мы в каньонах занимаемся в полном боевом снаряжении. «Атакуем», «отступаем», «занимаем рубежи». Довольно интересно, по нам стреляют из автоматов холостыми патронами, потом рукопашный бой. Получил большое удовольствие, ведь я с детства «войнушки» любил. На полигон принесли чай, от этого еще большее удовольствие получил. Позже по команде надели противогазы, бежим в сторону неизвестной нам площадки. Некоторые из нас вытащили клапана, а нас загоняют в помещение, в которое запустили слезоточивый газ. Так что кто снял клапана противогазов, ходили с красными глазами, лицо у них чесалось. 

На десерт после обеда и ужина стали давать виноград, персики, яблоки, что значительно скрашивает пребывание в столовой. С начала августа началась спецподготовка – изучение радиостанции, а также стрельбы, марш-броски, еще большая беготня по каньонам. Сержант меня уверяет, что дни в «учебке» покажутся для меня лучшими днями армейской службы. Отношения с ним несколько наладились, так как не последний солдат, стараюсь быть еще лучше. На 11 сентября прошусь в увольнение, хотя меня отпускали еще в середине августа, но мне то хотелось на день рождения. Попросил прислать родителей перевод 10-15 рублей, хочу позвонить им домой, заодно по-баловать себя вкусностями.  

29 августа первый раз пошли на уборку огородов – здесь у нас выращивают лук, главным образом для заграничных подразделений. Убирать лук понравилось ужасно, во-первых вспоминал деда с его огородом, обедом кормили прямо в поле, очень вкусным, привезли арбузы, дыни, помидоры в неограниченном количестве. Позже мы часто ходили на такие уборки, иногда удавалось полакомиться отличным виноградом, прямо с лозы. Однажды проходили мимо озера, вода в нем была как в бассейне, чистая, прозрачная, с голубоватым оттенком. На обратно пути уговорили сержантов покупаться. Однако никто не смог зайти в воду дальше чем по пояс, холодная до ужаса. Оказывается озеро образуют родники и вода из гор, которые недалеко от нас. В сентябре и начале октября, практически до самых экзаменов ходили на уборку помидор, винограда, айвы. 

В один из дней впервые увидел настоящих ослов, настоящих в том плане, что те которых видел в зоопарках, совсем не похожи на увиденных в Самарканде. К одному из солдат приехал дедушка, говорили из соседнего района, привез ему несколько чувалов всякого добра, лепешек с мясом хватило на обед всей нашей роте. На ослов мы обратили внимание тогда, когда они стали издавать страшный рев, видимо давно не «чуяли» хозяина. В этот момент мы готовились к построению на обед, вся рота высыпала за калитку, мы рассматривали этих животных издалека, так как они пытались грызнуть, или лягнуть. К ним подошел только один узбек, что приговаривая на своем родном языке, ослы успокоились, и он их гладил и тягал за уши. Вонь от них была страшная, а в завершение один из ослов навалил большую кучу навоза.      

  По-прежнему радуюсь всем занятиям в «войнушки». Все это чрезвычайно возбуждает. Вот 31 августа спрыгнули с огромного каньона, не беда что везде где-только можно почувствовать на теле был песок, но сам полет приятен. Огорчила ночная тревога. Ведь наша рота состояла из более чем ста курсантов, оружейная комната одна, очень тесная. По тревоге мы построились возле казармы через полчаса, стыдно. Назавтра нас гоняли еще крепче, да только на результат это не повлияло. Тормозов  у нас было чрезвычайно много, и я с ужасом думал о том, если нас и на самом деле пошлют в Афганистан, или начнется война.

Одним из курсантов, который тормозил весь взвод, был уроженец г. Калуги Роман Пуляевский. Маленький, сгорбленный, болезненный юноша, в очках с большим минусом близорукости, он окончил школу с золотой медалью, а вот почему он попал в армию, мы все не понимали. Ему тяжело давались любые упражнения, строевая, работа на радиостанции. Над ним смеялись, обзывали, к концу «учебки» он стал порядочным психом, пробовал прыгать в окно, а что его ждало в новой части и вовсе неизвестно.  

Главными раздражителями всей роты стали именно курсанты из моего взвода: казах Марат Оспанов, уроженец г. Ташкента Александр Ким, и уроженец г. Донецка Сергей Шевчук. Эта троица терроризировала всех, даже сержанты иногда не могли справится с ними. И только после избиения ими Владимира Перфильева, когда возникла угроза дисбата они успокоились и стали тихими, но с затаенной обидой на всех. Только однажды Сергей Шевчук и его земляк из г. Енакиево Сергей Карлаш позволили себе шалость на день шахтера. Они убедили сержанта Рудевича, что в этот день они не могут не напиться, обещали, что пить будут вдвоем, принесут чашмы и для сержантов. Они упились до такого состояния, что утром не встали на утреннюю поверку, хорошо еще не было офицеров. На занятиях они спали, а чтобы их не было видно, мы завалили их новыми шинелями, сложенными в учебном классе за два дня до этого. 

Неожиданно для себя открыл возможность заваривать чай, сначала скромно для себя и двух приятелей, а потом об этом узнал сержант. Думал будет беда, ведь мы кипятильник смастерили из двух лезвий, а воду кипятили в полулитровой банке, что очень опасно я узнал только после того, как этот кипятильник однажды взорвался и обрызгал мой лоб кипятком, так что я ходил два дня с повязкой на голове. Сержант, однако, не только нас не ругал, но еще и поощрил, а ребята в увольнении купили фарфоровый чайник и кипятильник. И теперь на занятиях по изучению радиостанции я время от времени заваривал чай. К концу сентября у нас с приятелем Толиком Хитрым, был уже целый склад с сахаром, заваркой, сгущенкой, вареньями, конфетами. Все это хранилось в вентиляторном блоке радиостанции. Помню, как в октябре с большим нетерпением ждал посылку с нормальным чаем и растворимым кофе. 

Постепенно моими чаепитиями прониклись другие курсанты и даже сержанты других взводов. Вспоминаю азербайджанца из Нахичевани Сардара Мамедова, который принес мне домашний лимон к чаю, что было на два дня просто невероятным событием. Как ребята приносили чай, сахар, конфеты из увольнения. Постепенно слухи о моей чайхане дошли до нового командира роты, который у нас проходил под кличкой «Чапай». У него были усы как у Чапаева и кривые ноги как у кавалериста, однажды он пришел в наш учебный класс и выгреб всю нашу чайную в свой кабинет. Через неделю правда все было куплено по новой, только теперь приходилось быть более осторожным во время наших чаепитий.

9 сентября мне было поручено заполнять несколько увольнительных билетов на 11 сентября курсантам из моего взвода, среди них и моя. Уже 8 сентября я получил две посылки к дню рождения и почтовый перевод, за которым мне пришлось ехать в Самарканд в учебную бригаду связи. В посылке родители прислали кроме конфет, печенья и сгущенки носки, носовые платки, тетради, конверты и другие мелочи. Все это ужасно пахло домом. 

11 сентября пошел в увольнение. Вместе с товарищами мы не стали ждать автомобиля, или автобуса на дороге, а пошли через пески напрямик. Через сорок минут мы вошли в пригород. Он меня поразил глиняными стенами оград частных домов, высоченных словно крепость, решетками на окнах, и большим количеством винограда. На автобусе мы доехали до центра Самарканда. Первым делом пошли на рынок, для меня было совершенной неожиданностью, что нас угощали дынями, арбузами, персиками, лепешками. Лепешки с мясом стоили три штуки на рубль, но нам давали четыре. Тут же на рынке мы помыли фрукты и с удовольствием подкрепились. Немного прогулялись и вышли к городскому парку, вокруг него стояли несколько летних кафе с большими казанами, где узбеки готовили плов. Я как именинник решил угостить своих товарищей пловом. На 5 рублей нам дали огромный поднос с пловом, салат из огурцов и помидор, большой фарфоровый чайник с кипятком и маленький с заваркой зеленого чая. На другом подносе нам  принесли порезанные на кусочки арбуз и дыню. Через час мы с трудом  поднялись из-за стола. Гуляя по Самарканду мы зашли в книжный магазин, где я был шокирован изобилием книг на русском языке, которые у нас на Украине, да и в Ленинграде считались дефицитом. 

В этот день мы попали и в старую часть Самарканда, один из узбеков повел нас к некрополю Шахи-Зинда. После Ленинграда меня трудно чем ни будь удивить, но то открылось моему взору, было настолько уникальным и невиданным ранее, что я долго жмурил глаза от восторга. Одиннадцать мавзолеев, многие из которых были с лазоревыми (голубыми) куполами, высокими порталами, покрытыми майоликой, узорчатые своды. Мы поднялись по огромной величественной лестнице и вошли в полумрак древних построек. Говорят, что в Самарканде нет больше таких памятников, превосходящих Шахи-Зинда по изяществу и разнообразию форм.

Совершенно удивительную панораму Самарканда я увидел от полуразрушенной мечети Биби Ханым, построенной Тимуром в 1404 г. после победоносного похода в Индию. Интересно, что еще при жизни Тимура она начала разрушаться, под ее разрушенными куполами видны звезды, недаром ее называли «млечным путем». Под ее величественными и высокими стенами, мы чувствовали себя маленькими букашками.

Последним местом куда мы попали в этот день был мавзолей Гури-Эмир. Здесь погребены Тимур, его сыновья, астроном Улугбек и др. Большинство из нас испытывало сильное волнение, трепет перед именами, которые известны всему миру. Здесь так тихо и спокойно, малолюдно, что испытываешь и страх, за то, что оказался совершенно в другом мире, в других столетиях. Мы шли молча по залам, между массивными, высокими сводами, мозаика рябила в глазах, близкое обморочное состояние нарушал только холод внутри мавзолея. 

Домой в этот день я не дозвонился, на удивление связь была только с Ташкентом и Москвой, мальчик звонивший в Москву ждал соединения 30 минут, так я с родителями и не поговорил. После пятнадцати часов мы вернулись в городской парк, и с удовольствием стояли на площадке где играл местный ансамбль. А в 17 часов мы сидели в кафе, пили крепкий натуральный кофе, ели мороженное, курили местные сигареты «Голубые купола» и через час выходили из города.

 А уже 15 сентября за нас принялись всерьез. Началась работа ночью, офицеры говорили, что это все из-за вывода войск из Афганистана. Теперь нужда в отправке нас в Афганистан отпала, говорили, что пошлют только по собственному желанию. Стало быть надо сделать из нас настоящих связистов. Наши радиостанции, размещенные не в автомобилях, а в здании, не выдерживали дневных температур, поэтому учеба на Р-410 проходила ночью. Днем мы собирали и разбирали наши антенны. Надо сказать, что тропосферные радиостанции выглядят очень внушительно, диаметр одной антенны 7,5 или 5,5 метров. А высота антенны достигала 24 метров. Правда, толком нам так и не объяснили, зачем же такие громилы нужны нашей армии, ясно было только одно, что при ядерном взрыве качество нашей связи улучшалось, а перехватить ее узкий луч было невозможно.  

К нам по соседству вышел еще один танковый полк и полк ВДВ. Теперь они без конца шатались вокруг нашего городка, со стороны их дислокации часто слышалась стрельба. Пока мы отрабатывали на полигоне атаку, к нам в тыл неожиданно из глубины каньона выехал громила Т-72, так «шурави» решили над нами пошутить, паника была очень серьезная, а мне честно говоря было действительно страшно, так как говорили, что вышедшие из Афгана танкисты и десантники со скуки много пили чашмы (крепленое вино сделанное из виноградного жома) и употребляли наркотики. Однажды на полигоне мы увидели учебный бой, в нем сошлись две группы танкистов и десантников, это была жуткая картина, сопровождавшаяся ревом двигателей танков, жуткими матами, столбами пыли. Мы стояли как завороженные, я понял, что мы совсем дети против них. 

С 21 сентября меня назначили инструктором в наш взвод, так как я быстрее всех освоил радиостанцию, а норматив по ее настройке был одним из лучших в роте. Ночами я сидел в учебном классе, а ко мне по очереди приходили курсанты моего взвода. Отработав положенные минуты, он шел спать, а вместо него приходил другой. До обеда мне полагался сон, и в эти дни мне снился дом, родители, мой хлебозавод, одноклассники, Пушкин, Ленинград. После обеда как обычно пили чай в учебном классе, а вечером приехал из бригады связи земляк, Игорь Черкашин. До армии он жил в с. Октябрьское Харьковского района. Родители прислали ему посылку, а в ней сало с чесноком, полакомились от души. 

Кстати Игорь оказался большим оригиналом, при своей комплекции, умудрялся несколько раз добегать до города в самоволку, познакомился в Самарканде с девушкой и женился на ней. Причем сделал он это от того, что ему не хотелось уезжать служить в другое место. Тесть его был довольно богатенький, имел «Ниву», хороший дом и квартиру, не знаю, что у них произошло потом, но Игорь был довольно счастлив. Уже после недельного отпуска, он ушел к молодой жене в самоволку, а тут как назло приехал оперативный дежурный из бригады связи, проверив наличие личного состава, он решил дождаться Игоря. Досталось ему крепко, во-первых несколько самых отвратительных нарядов на кухню, во-вторых строевая подготовка в ОВЗКа и противогазе на плацу, в-третьих натирание «взлетки» (полоса в казарме между двумя ковровыми дорожками). Помню как сейчас, весь взвод не спал до часу ночи, ждал пока Игорь все отработает, чтобы посмеяться и узнать как там молодая жена и что лучше. Он вошел, пыхтящий, мокрый от пота, на наш смех только махнул рукой, что-то бурчал себе под нос, но на завтра ушел опять в самоволку.

Ночью стало очень холодно, дует с юга сильный ветер «Афганец», утром еще холоднее, и на зарядку мы уже выходим по форме номер три, а иногда и полностью одетыми. 7 октября получали шинели, мне досталась очень хорошая, сшитая прямо по мне, длинная невероятно. Это помог старшина роты, неожиданно проявивший во мне участие. Другим просто швырял то, что есть, а меня завел в свою каптерку, долго подбирал и рассказывал, что длинная шинель это очень хорошо, будет не холодно, а если бежать в ней придется, то надо пришить крючки на полы шинели, а крепить их у пояса. Я помню мы очень ждали 15 октября, когда уже можно будет одевать свои шинели, так как холод день ото дня усиливался, а солнце и вовсе стало не очень долго задерживаться на небе.     

 С 10 октября начали подготовку к экзаменам, сдавать начали 10 ноября, а закончили 24 ноября. Физическую подготовку прошел без труда, опять пришлось тягаться с автоматом, ОВЗК, противогазом, строевая и уставы задолбали, главным образом от бесконечных тренировок. Экзамены принимали офицеры из Москвы. Самым успешным был экзамен по специальности, я сдал норматив по работе на станции на уровне «отлично» для офицеров. Уже 14 октября после бесконечных марш-бросков, стрельб и преодолений препятствий, я даже не мог написать ни одного нормального письма. 

Последним отдыхом перед экзаменом стали празднования 7-8 ноября. Два дня подряд пялились в телевизор, ходили в парадной форме, что было очень неудобным. Неожиданно после обеда нас попросили помочь почистить картошку на ужин, взвод настолько соскучился по какой-либо работе, что почистил ее за один час. Природа в Самарканде стала просто ужасной, деревья голые, небо ультрамариновое, все остальное просто желто-коричневое. 

В один из таких дней мы сдавали последний экзамен. Подняли нас в пять утра по тревоге, и мы бежали со всем снаряжением километров восемь, утопая в песке, проклиная холодную погоду и начальство. Вскоре мы остановились у оврага поросшего кустарником, здесь нам зачитали приказ, о том, что французский десант захватил мост, а нам его надо отбить. Мы приготовились к атаке, бежим к месту где этот мост находится. Новая команда, противник применил ОВ, одеваем противогазы, а бежать еще с километр. Кто-то пытается сорвать клапаны, но офицеры нас останавливают и говорят, что клапаны нужно вернуть на место, газы будут применяться на самом деле. Мост объят пламенем и черным дымом от горевших автопокрышек, только первый взвод поравнялся с линией моста, как раздались оглушительные выстрелы из автоматов и пулеметов, разрывы взрыв пакетов. Только мы начали привыкать к выстрелам, как рядом с грохотом проехал «Урал» с пулеметчиками, стреляющими в нас метров с трех, а следом за ним БТР. Шум дембелям удался, а я даже оглох. Взяли мы мост, а нам новую задачу ставят – развернуться в цепь и взять линию окопов противника. Развернулись, офицеры пытаются нашу линию выравнивать, но это не удается, и московские офицеры нас разворачивают на исходные рубежи. Второй раз получилось ничего, но тут нас испугали двигающиеся на нас танки и БТРы. Оказалось, что это старая подбитая в Афганистане техника, закрепленная на тросах и двигающаяся с помощью электрических лебедок. Испугал не столько их вид, сколько тот шум который издает груда ржавого железа.      

После экзаменов получил значок специалиста III класса, а также по секрету узнал, что меня распределяют на Западное Направление, т.е. это может быть заграница. С 27 ноября началась отправка курсантов нашей роты в войска. Пятеро решили идти в Афганистан, большая часть в среднюю полосу, почти двадцать человек западное направление, но только двое из нашей роты попадут заграницу в Польшу, я и Женя Кудряшов. 5 декабря 1988 г. мы покинули наш полигон и отправились в кузове автомобиля «Урал» в бригаду связи г. Самарканда для отправки в другую часть. «Урал» правда приехал не сразу, поэтому 4 км. Мы в парадной форме совершали марш-бросок к Самарканду. 

В Самарканде вечером сели на поезд до Ашхабада, опять 1,5 суток в грязном общем вагоне на третьей полке. Опять ехали через Чарджоу, а также проезжали г. Мары и г. Теджент. У нас в Туркестанском военном округе ходила такая поговорка: «В КтуркВО есть три дыры – Теджент, Кушка и Мары». Говорили, что попасть туда служить никто не хочет. В Тедженте мы на ж.д. станции покупали дыни и арбузы. Капитан сопровождавший нас говорил, что здесь они самые вкусные. Сам он узбек, а служил в том же гарнизоне в Польше, куда я и попаду. Он накупил дынь несколько десятков. Огромные бледно-желтый с коричневыми оттенками дыни были очень вкусные. Одна дыня весила больше десяти килограммов, а стоила около двух рублей. Арбузы не более 1,5 рублей. Остаток пути прошел в бесконечных походах в туалет.

6 декабря мы приехали в Ашхабад, а разместили в степи, вокруг нас были голые некрасивые горы, полевой лагерь грязный, в нем несколько групп солдат, ожидающих времени отправки заграницу. Жили в палатках, холод был жуткий, одна печка-буржуйка не спасала нас ночью, поэтому о времени пребывания в лагере не самые лучшие воспоминания. Сами туркмены относились к нам с точки зрения удачного бизнеса. Лагерь наш был обнесен колючей проволокой, выходить за его территорию нам не разрешалось, но наши пайки были настолько противные на вкус, что по неволе приходилось покупать у туркмен еду. Продавали они нам все за один рубль, другой цены они не знали. Так стоили одна небольшая лепешка грубо испеченная без мяса, бутылка лимонада, пачка болгарских сигарет, пачка печенья. Наконец после обеда 8 декабря мы вылетели на военно-транспортном самолете в Киев. Приземлились мы ночью нас отвезли ночевать на «КАМАЗах» в воинскую часть, где нас ждали теплые деревянные бараки, и остатки ужина. На следующий вечер мы вылетели на самолете Ту-154 в Польшу. Это был обычный гражданский самолет, он сразу же наполнился нашим отвратительным солдатским запахом, после всех этих нескольких суток в полевых лагерях, без бани, без смены белья, это было ужасно. Девочки стюардессы стоически вынесли это и с очаровательными улыбками разносили нам минеральную воду и лимонад.

Наш самолет приземлился на военном аэродроме в г. Легница, где располагался штаб Западной группы войск. Мы ожидали скорого распределения по частям. Однако на вопрос врача о болезнях в местах где мы служили, один из солдат рассказал о частых поносах в связи с плохим качеством воды. Нас повели в санчасть, брали мазки и до обеда мы ожидали результатов. Капитан ругался, так как, из-за одного придурка в заднице ковырялись не только у сорока человек рядовых, но и него.

Вскоре выяснилось, что ничем мы не болеем, нас распределили по гарнизонам, и вот нас семеро едет на «ГАЗ-66» в бригаду связи возле населенного пункта Кенщица. Дорога была дальняя, и тряская в некоторых местах, где сохранилась брусчатка. Всю дорогу рассматривал с/х поля, чистые, без сорняков. Необычно ухоженные дороги, большое количество небольших маленьких тракторов, без крыши, с огромными прицепами, доверху нагруженные сеном, или мешками. Улыбающиеся поляки, фермы с множеством разнообразной птицы, дома сверху несколько обшарпанные, но двухэтажные, больших размеров, на фундаметах из дикого камня. На одной из остановок капитан нам купил две пачки сигарет, назывались «Клубовые», что вроде наших дешевых сигарет «Дымок». В гарнизон нас привезли опять вечером, оперативный дежурный отправил нас ужинать и развел нас по батальонам. В столовой мне понравилось, большая, светлая, вкусный польский, белый хлеб, картофель пюре, жаренная рыба, хороший чай и необычайно вкусное масло.

Ночь я провел в первой роте моего 846-го отдельного тропосферного батальона Верховного Главного Командования. Меня конечно не трогали, но вот то, что я слышал, меня не очень обрадовало. Кто-то ходил по всему этажу, кого-то воспитывали, в комнате где я спал было много пустых кроватей и здесь «сдавали» вождение молодые солдаты 1-ой роты.

Утром я проснулся ужасно усталым, большинство молодых солдат первой роты выглядело такими же. Зарядка прошла также с величайшим трудом, главным образом из-за длинных и широких брусьев, которые без сноровки пройти сразу не смог. Моя неудача не смущала сержантов 1-ой роты, так как я еще не был их подчиненным, зато другим доставалось, они по несколько раз пробовали пройти «дорогу жизни», но все безуспешно. Завтрак поразил вкусной кашей и чаем, но все опять без настроения, я ожидал скорого распределения, а потом и худшего. Женя Кудряшов, все это время был со мной и мы с ним только переглядывались, но не обсуждали нашего будущего.

После завтрака было построение роты, всех распределили на работы, нас с одним старослужащим отправили подметать ротный двор. Несмотря на то, что был уже декабрь, здесь снега никто не видел.

Чопык Евгений – Ивано-Франковск 

Радионов Василий – Житомирская

Ляшук Василий

Жуланов Владмир

Дука Василий

Гришин Вячеслав

За службу я получил 59 писем от родителей, 46 писем от бабушки, а также 82 письма от приятелей из института, одноклассников, классного руководителя Лидии Алексеевны Галицкой и др. Из них 18 писем от Ржевской Анжелы. 

Из числа отправленных мной писем мне известны только те, которые я писал домой, т.к. их сохранила моя мама. Из Самарканда я написал 67 писем, а из Польши 41.

Был в нарядах: дневальным по роте – 6; дежурным по роте – 9; дежурным по автопарку – 15; дежурным по КПП – 9; в патруле – 1; в столовой – 15; карауле – 11; дежурным по бане – 2; дежурным по клубу – 1; в кафе «Дружба» - 1.

 Посмотрел 37 фильмов и прочитал 12 книг.