Владимир Степанович Александров.

По случаю празднования памяти явления Ахтырской иконы Божией Матери, в этом году, 2-го июля, мне случайно пришло на память предание, существовавшее когда-то на моей родине, Харьковской губернии, Изюмского уезда, в селе Бугаевке, где мой покойный отец был священником без малого 30 лет, поступив туда ещё при старых помещиках Петре н Василие Михайловичах Донец-Захаржевских – дядях недавно погибшего жалким образом глубокого старика Дмитрия Андреевича Донец-Захаржевского. Петр к Василий Михайловичи были родные братья и жили в одной деревне, в Бугаевке[1], разделенной на две дачи, которые и теперь удержали свои старинные названия: Петровская дача и Васильевская дача. Старший, Петр Михайловнч, вел жизнь постоянно весёлую и был в деле религии человеком, что называется, «так себе... обыкновенным». Василий же Михайлович жил поскромнее, но изящнее, и был заметно религиозен. Он почти исключительно на свой счет построил в Бугаевке прекрасную каменную церковь вместо прежней деревянной Иоанно-Богословской. Старая церковь была на Петровской даче па Мещанке; новую же Василий Михайлович поставил на половине разделения деревни и посвятил её в честь Ахтырской иконы Божией Матери. Об этой же иконе есть особенное предание, которое я знаю от моих родителей, а желал бы знать — известно ли оно еще кому-нибудь на месте происшествия, т. е. в Бугаевке, а если не известно, то пусть будете известным во славу Божию и в назидание многих. Вышесказанная икона, пожертвованная в церковь Василием Михайловичем, была для него дорога и замечательна, как потому, что она была благословение его матери, так и по особенному событию в его жизни, оставившему в душе его навсегда сильное впечатление. Дело было в его молодости и случилось, как рассказывают, так: в видах блистательной карьеры, очень возможной для такого богатого и способного молодого человека, каков был Василий Михайлович, он был отправлен на службу в Петербург, и мать при отъезде благословила его Ахтырской иконой Божией Матери. Икона была простая, без ризы, на вид невзрачная, темная, как обыкновенно эта икона рисуется. Путешествие было предпринято конечно на долгих, по тогдашнему времени — на своих лошадях, со всем удобством и, может быть, комфортом для молодого барича, в карете, внутри которой поместился барин, а кучер и старик-дядька заняли свои места вне кареты. Было уже лето около того времени, как празднуется в честь Ахтырской иконы Божией Матери, т. е. в июле месяце. Из Бугаевки путникам нужно было выбраться на большую дорогу, шедшую из Изюма на Харьков и далее на Белгород, Курск, Орел и т. п. Проселочная дорога, ведущая из Бугаевки на большую дорогу (теперь к Крючкам), и в настоящее время — не Бог знает какая: едва накочен проследок; по крайней мере так было в моей молодости; а в те времена, к которым относится этот мой рассказ, нужно было прямовать на дорогу верст около 15 глухою степью, заросшею высокою травой и бурьяном, придерживаясь известных примет. И вот Василий Михайлович, оставшись в карете наедине, с иконою в руках, которую его мать подала ему в карету с напутственными словами и слезами и которую ему некуда было деть, предался мечтам о своем будущем: о великолепном Петербурге, о его блестящем обществе, о комфортабельном знакомстве и о том, как он в Петербурге устроится и поведет жизнь. При таких мечтах, взглянувши на образ, бывший у него в руках, темный непоказный, невзрачный, при том могущий компрометировать молодого знатного барича, потому, что ведь религиозность у молодых людей вообще бывает не в ходу, он, не долго думавши, вышвырнул святой образ из кареты в густую, высокую траву и продолжал мечтать. Путешествие длилось, как только можно себе вообразить, но кончилось благополучно. Василий Михайлович приехал в Петербург и поступил на службу. Когда устроилась квартира, то дядька вспомнил про св. образ и спросил у барина — где он? Василий Михайлович почему-то не счел нужным лгать пред дядькой и прямо сказал, что он вышвырнул его в степи еще под Бугасвкой. Дядька пришел в ужас и тут-же сказал, что не будет ему счастья без материнского благословения: «Бо материнська молитва зо дна-моря виймае, а хто її не почитае, той счастья-доли по вік не мае», Барин сяк-так угомонил дядьку и успокоил, а сам развлекся и позабыл о своем поступке; но ненадолго. Вскоре что-то приключилось ему весьма неприятное, и дядька не преминул напомнить ему о материнском благословении. Василий Михайлович промолчал; но с тех пор его поступок стал приходить ему на ум всякий раз, как только постигала его какая-нибудь неприятность. Долго-ли он служил в Петербург, точно не знаю, но служил, кажись, года два или три, а может быть и больше; только служба вопреки всем благоприятным условном шла для него весьма туго и плохо. Неприятности повторялись чаще и чаще; а дядька всякий раз чаще и чаще твердил о материнском благословении. Наконец получилось известно о смерти матери Василия Михайловича, и он совершенно упал духом, потерявши возможность испросить у неё прощение и вторичное благословение. Тут-то дядька приступил к барину с настоятельными советами и увещаниями бросить службу, ехать на родину и употребить все возможный средства к розысканию иконы. У самого же Василия Михайловича явилось сильное раскаяние и даже мелькнула мысль о монашестве, в случай неблагословения Божия в розыскании св. иконы. Таким образом, он вышел в отставку и поехал домой опять на долгих, опять на своих лошадях. Возвращался он из Петербурга такую-же пору года, как и туда из дому ехал; проехал благополучно весь долгий путь и наконец достиг бугаевской степи. Проехали уже степью несколько верст. Вдруг лошади, сделавшие тысячеверстную дорогу, усталые, измученные, взбесились и понесли.... карету опрокинули, повредили, барин где-то вывалился, дядька и кучер тоже... наконец лошади умаялись и остановились. Кучер и дядька по следу измятой травы нашли их стоящими и спокойно щиплющими траву. Барина в карете не оказалось. Отпрягши лошадей и привязав их к поврежденному экипажу, кучер и дядька отправились искать барина.... Долго-ли, коротко-ли они искали его, — не известно; наконец нашли; но как?! Он лежал в обмороке, с окровавленным лицом, а под головою икона... Та самая Ахтырская икона Божией Матери, которою мать благословила его, провожая в Петербург. Дядька и кучер в изумлении пали на колени; а Василий Михайлович опамятовавшись и увидевши св. образ, зарыдал горячими слезами, благодаря Господа за Его милость и вразумленье. Дядька предложил послать в Бугаевку кучера верхом за другими лошадьми и за целым экипажем; но Василий Михайлович на то не согласился, а порешил идти домой пешком, неся в руках с честью св. икону. Вот почему он потом построил в Бугаевке ту церковь, которая и теперь там существует во славу Божией Матери в честь её св. иконы Ахтырской, а самую икону, покрыв дорогою ризою, поставил в церкви как храмовую, сказав, что он не достоин, чтоб этот чудотворный образ украшал жилище его, так тяжко согрешившего пред Господом и пред чудотворною св. иконою Пресвятой Его Матери.

Харьков. 1873 г., июля 7 дня.