На р. Ловине и не в дали от северного берега огромного озера Замглая, в 30 верстах от Городни, с храмом св. Троицы.

Вот рассказ старика Веребья о прежнем житье Ловинцев.

«На сиом мисти, де теперь протекае ричка Ловинка, не було полянки, а була здорова зарость, глушь, никто не ходил сюды: бо жив тут атаман Анан с своими молодцами, которые тульки те и робили, що оббирали людей. Раз си Ананы завернули и к нам в хату. Старий батько сидив на услони, а мати и старши браты – на палатях, сам же я на припичку. Увишовши в хату и помолившись, як слидуе Богу, один  из Ананов и каже: што, хозяин, можно у тебя отдохнуть? Батько мой, почесавши голову и оглядевши их с нуг до головы, каже: а кто вы таки за люди и откуль? Мы есть люди частники, а идемо от царя собирать подать, отвитив один из Ананов. Муй батько попросив их садитця, а я с старшими братьями своими вишел на двор подывитись, на чум вони приихали? Коли мы були на двори, то разбойники которы полегли, а которы ище ходили. От один из тых, которы лежали, и каже батьку: хозяин! Нет ли у тебя квасу? Е, одвитив батько. Взяв питунчик и пошов у комору, щоб зачерпнуть. Тульки вун начав выходить из дверей, аж один из разбойников, схопивсь з разу, ухватив питунчик другий, як улупить батька мого по голови: то вин так и бухнувсь залившись кровию и ничего не тямячи.

Мать наша гурко начала побиватись и плакати по батьку: вона думала, що вон уже вмер. Браты мои, почувши з двора матерний голос, вбигли в хату и побачивше таке каверзне дило, не тямили, що и робить и стоялы билы, як стена. Отто трохи очумавшись один из них каже: а хто се наробив, хто мого батька убив? Довго розбойники молчали, да двигали плечами, мов то не знают; а потым один и каже: то сделал вон тот, который лежит. – Почувши се браты мои, зразу очнулись от переляку и як начали давать ему тумакув и ногами и руками, то у сучаго сына и юшка ротом и носом потекла. Довго они довбасили егго, довго вони довбасили его, довго питали, наще вун таке каверзне дило зробив? Так ничего лежить як добрый кабан да все сопе, наче б то у кузни мих. Посли як уже стало ему не в терпеж таке лихо, вну обозвавсь: зделайте милость, пустите, – вот вам пятак серебром. – Получивши се брати мои, начали мирковать: що ж батька очнувсь, а его вже добре поколотили, возьмим пятак серебром, це добрий выкуп. Так отдубасивши, отпустили их, наказавши, щоб у друге не приходили; а то гирше буде и пятаком не отбудете.

Ну що ж бы вы думали вняли овны нашему слову? Ни: згодивши малу годину, воны вновь к нам прижаловали, тульки не с злом, а з доброю радою. Воны начали просить, щоб мы з ими жили дружно, кормили их кабунов и варили б им страву, а воны за се будут давать нам гроши. Справди, багато муй батько поживився тоди у них. Бувало, собере косарив да гребцив, а як придетца до расплаты, то пойде в комору, зачерпне ковшом из бодни грошей да и раздае: косару шаг а гребцу копийку. Такий був мой батько, вичный ему покой, грошовитый! Так его разбойники долюбливали»!

В 3 верстах от Ловина, не северо-западе, в глуши лесной, одна полянка поныне называется злодеевщиной; здесь жили разбойники.

Жители Ловина и соседних деревень, занимая почву глинистую и песчаную, мало получают с нее хлеба и занимаются гончарством; горшки свои развозят они верст за 100 и за 200, где выменивают себе хлеб.

Ныне в Ловинском приходе 857 м. и 890 ж. пола; земли в Ловине 2700 дес., в деревне Александровке 1330 дес. В Ловине и деревнях живет 430 м. 462 ж. евреев – хлебопашцев, частью на собственных, частью на арендуемых землях; но без присмотра – они плохо занимаются обработкой земли, а более добывают хлеб обманами.