Крымские татары. – Вооружение татар. – Внезапность нападений. – Численность нападавших отрядов. – Набег на Балаклею. – Невольничьи рынки. – Участь пленников. – Маяки. – Распространения тревоги. – Нападение на Харьковский полк. – похвальная грамота Гр. Донцу. – Набег 1680 г. – Царская грамота. – Комета. – Набег 1691 года.

Владения Киевского княжества, стоявшего во главе других русско-славянских, постепенно расширялись.

Под ударами первых князей-витязей начали склоняться и дикие кочевники. Русь постепенно крепла, несмотря даже на внутренние раздоры.

Всему этому положен был предел татарским нашествием. «Три века усилий, попыток цивилизации исчезли в вихре пыли, поднятой копытами ста тысяч коней». И несчастная Русь, склонив в бессилии порабощенную голову, надолго остановилась в росте.

Если погиб один центр, вокруг которого могло сложиться государство, то незаметно стал выростать другой, поставивший своей целью собрать воедино русские земли и сбросить с Руси позорное иго азиатских пришельцев. Вначале задача была не по силе. Но в могучей Золотой Орде началось разложение, она распалась на царства. На подготовление к завоеванию их ушло три века слишком. Но окончательные счёты наши с татарами завершились спустя ещё два столетия.

В Крыму и по берегам Чёрного и Азовского морей засели остатки орды, сохранившие ещё самостоятельность. Благодаря отдалённости и трудности прохождения необозримых степей, татары долго были неуязвимы. И, пользуясь этим, причиняли неисчислимый вред своими набегами Польше и России. Но крымцы, потомки некогда грозных завоевателей, сильно уже измельчали.

У них была одна цель и стремление – грабить; других целей – «государственных» они не преследовали и обратились в такую «сволочь, о которой в наше время трудно составить и понятие».

Мартын Бельский, современный польский летописец, так изображает крымских (и ногайских) татар XVI в. (перевод наш): «Татары – ничтожнейший народ; едва половина из них имеет луки; панцырей и иного вооружения не имеют, только в сермягах бродят. У кого нет оружия, тот кобылью кость привяжет к палке – вместо оружия – и с тем так и ездит. Ничем другим не берут, только быстротою своею, и ещё тем, что могут переносить великие невзгоды, ни голода, ни жажды не боятся, три дня могут обойтись без воды и пищи. Кони их также, поев одной травы с росой, могут в час прбежать несколько миль в большом отряде; каждый из них имеет нескольких лошадей в поводу. Когда конь пристанет, татарин переседает на другого, а приставшего бросает, а если он сытый – зарежут и разорвут между собою, как собаки».

Из многих свидетельств, вопреки описания Бельского, видно, что татары, кроме луков, были вооружены саблями, копьями[1]. При частых и успешных набегах на Польшу, татары могли постепенно хорошо вооружиться. В Польше, как поет Мицкевич, была убогая домашняя обстановка, но зато можно было выбрать прекрасные сабли, щиты… Из ведомостей о погромах на Украйне видно также, что татары не упускали случая забирать оружие.

И вот, этот «подлый» народ, сам по себе представлявший ничтожную силу, как войско, приносил России и Польше в течение долгого времени такой вред, который не поддаётся никакому учёту.

Со времени поселения черкас в новых местах они, как непосредственные соседи, хотя и отделённые степями, подвергались безпрестанным нападениям татар. А в промежутках тяготел страх перед ними. Это вечно напряжённое состояние не позволяло заниматься мирным трудом, а всю силу и энергию тратить на постройку укреплений, и на несение разведывательной службы.

Несмотря на это, татары умели так внезапно появляться, что подготовиться к их нападению обыкновенно не было почти возможности. Оружие буквально не выпускалось из рук. Особенными в этом мастерами были ногайцы, нападавшие всегда небольшими партиями. Они осторожно взъезжали на курганы, выглядывали, где паслись стада, где работали люди. Как ветер, налетали. В случае неудачи, быстро исчезали, чтобы попробовать счастья в другом месте.

Тяжёлое положение увеличивалось, когда получалось известие о движении татар большими силами. Распространялась тревога, от города к городу неслись вестовщики. Из Москвы сыпались указы «о крепкой предосторожности» и так часто, что архивы переполнены ими. В 1646 г., например, жители окрестностей Курска и Рыльска, получив предупреждение, но не видя признаков скорого появления татар, не «побежали тотчас» (в города) и все были перебиты, или взяты в плен[2].

Будучи ловкими и дерзкими в деле внезапных нападений, татары вместе с тем были трусливы. Когда казаки успевали выйти им навстречу, они уже переставали быть страшными, если не были сильнее раз в десять; они уклонялись от боя, что сделать им было легко на быстрых и неутомимых конях, и делались неуловимы. Догнать татар было нельзя – кони их были много быстрее казачьих.

Татары избегали делать нападения во время безснежных зим и гололедиц – лошади их кованые на рог, скользили. Но рядом с этим излюбленным временем года для набегов была зима, когда «крепли» реки и болота. Но и летом даже такие широкие реки, как Днепр, не служили для татар преградою. Будучи налегке, без обоза, они легко их переплывали. Если реки служили препятствием, то при обратном шествии, когда награбленную добычу и пленных нельзя было переправлять на тех утлых плотиках из камыша, которые они связывали для своей одежды и оружия.

Если крымцам приходилось иногда вступать в бой в открытом поле, они прибегали к разным ухищрениям, чтобы поставить неприятеля в худшие условия – чтобы ветер и солнце были ему в глаза. Подскакав, они пускали тучу стрел, и разсеивались. Стреляли же из лука очень метко. Татары не любили нападать на укреплённые городки. Жители легко могли отсидеться, но и это обходилось недёшево – татары рыскали по окрестностям и всё предавали огню.

Численность нападавших отрядов была различна. Когда сам хан шёл в поход, с ним была целая орда; но чаще набеги предпринимались сравнительно небольшими шайками – до нескольких сот всадников. Подобравшись к селению, татары делились на две половины, одна служила резервом другой, грабившей. Весь залог успеха лежал во внезапности нападения. В 1690 г., например, татары среди бела дня ворвались в гор. Изюм, хорошо укреплённый и оберегаемый, и принялись грабить, и именно в то время, когда жители мирно выходили из церквей.

Вблизи Балаклеи около «протопоповской грбли» приютилась небольшая деревня. Однажды, когда всё было тихо кругом, на свою мельницу приехал протопоп балаклейский в сопровождении почему-то настоятеля Святогорской обители. Жизнь казаков текла своим обычным порядком. В одной из хат сидело несколько человек. Вдруг послышался какой-то шум, в открытое окно просунулось копьё и им был «сколот» архимандритский «челядник». Около окна показалось свирепое лицо татарина. На мгновение все онемели от полной неожиданности. Но скоро поднялась тревога во всей деревне; казаки повыскакивали из хат. Один из них, полковой казак, Харьковского полка Шпак, удачным выстрелом из «рушницы» положил на месте татарина, ударившего копьём в окно. Татар оказалось немного. Нападение горсти вблизи города, где была целая строевая сотня казаков, к тому же среди бела дня, доказывает, какова была дерзость татар[3]. Грабители принялись было за свою работу, пытались захватить пленных. Протопоп с архимандритом «едва отбились». Встретив вообще отпор и боясь, конечно, погони из города, татары умчались в степи. Сотня действительно погналась, но, конечно, «не дошла».

Случай этот интересен, как характеристика жизни пограничных поселенцев. Какой переполох поднимался в крае каждый раз после даже такого неудачного и незначительного налёта! Весть о приходе татар понеслась и дошла до Харькова (1684 г.) значительно преувеличенной – что-де татар было очень много, что они «выбрали» всю деревню и пр. Получив такое донесение от змиевского сотника, полк. Гр. Донец по «тем вестям» немедленно выступил в поход с бывшими у него под рукой казаками, забирая ещё таковых по дороге. Рядом с этим он разослал приказ всем сотникам, чтобы они « с лучшими с конными казаками» шли за ним наскоро.

Уже по дороге обстоятельства выяснились, и полковник возвратился обратно в Харьков. Но появление татар вызвало переписку по всей черте и во всём полку. Донесено было и в Москву, откуда также прислали воеводам указы «жить с великим бережением» и «проведать», какие это были татары, крымские или азовские.

На деревню около Балаклеи напало немного татар, но они рыскали по Украйне партиями в несколько десятков человек, даже по несколько, а то и в одиночку охотясь на жителей, подстерегая их по дорогам.

По свидетельству Боплана, татары, наметив для нападения слободу, бросались на неё со всех сторон, назначив предварительно четыре караула следить, чтобы ни один из жителей не ускользнул, пользуясь темнотой. А чтобы было светло, зажигались крайние строения или раскладывались костры. Забирали в плен, убивали обороняющихся, грабили всё, что попадало под руку, и складывали на возы, взятые у жителей же. Угоняли весь скот, кроме свиней. Последних, загнав в строение, сжигали – к ним они, магометане, питали отвращение.

Покончив с грабежом, татары спешили уйти поскорее, насколько позволяла добыча, в свои привольные степи, но уже другим направлением.

Углубясь далеко в степи, где чувствовали себя в безопасности, татары останавливались табаром на довольно продолжительное время. Здесь делили награбленное, делили пленных. Муж делался достоянием одного, жена – другого. Татары предавались дикой радости, кричали, пели своими отвратительными гортанными голосами. Эти радостные крики сливались с криком отчаяния насилуемых женщин, детей, которых они тут же подвергали мучительной операции обращения христиан в «басурманы». И не поддающуюся воображению картину представлял собою табор этих дикарей. Но иногда, хотя и редко, картина менялась – налетали казаки, безпощадно истребляли татар и разрезывали «лыко» у ликующих пленных, хотя и поруганных уже!

Одним из значительных невольничьих рынков был г. Азов – генуэзская фактория XV в. (Тина). Пленные в Крыму составляли главное богатство, ханы взимали с этого промысла пошлину. Занимался торговлею рабов и г. Козлов (Евпатория): центром же главного торга была Кафа в Малой Азии.

Пленников, уводимых татарами, ждала горькая судьба. Молодые девушки и женщины поступали в наложницы, или из Крыма разсылались по разным невольничьим рынкам; мужчины же и некрасивые женщины несли тяжёлые работы. С ними обходились жестоко.

Сильных пленников ждала особенно горькая судьба – их засаживали на турецкие галеры. По-турецки они назывались кадригой, по-русски – каторгой.

Это было первобытное римское судно без всяких усовершенствований, длинное, узкое, очень низкое, двухмачтовое, шедшее одновременно и на вёслах. Вдоль палубы шёл узкий возвышенный помост, ниже которого справа и слева поперек устроены были скамьи для гребцов. Три или четыре гребца, прикованные к скамье, приводили в движение одно весло, опиравшееся на подставку сверху палубы.

Турки себе преспокойно плыли, а «бедные невольники» делали своё дело, неся по волнам своих тиранов, часто в битву против своих же братьев. Для поощрения невольников били по спине прутьями – «червоной таволги», для чего спины гребцов до пояса были обнажены. Молча, с глубоко затаённой ненавистью, сносили всё это несчастные жертвы варварского века. Отдых был, - когда каторга стояла у пристани. Единственным лучом надежды на освобождение была встреча галеры с запорожскими чайками и победа казаков. Казаки для пленников, не могших надеяться на выкуп, являлись единственными спасителями. Нередко они – эти славные рыцари-сечевики-запорожцы – вносили разгром в самый Крым, освобождали пленных, часто подстерегали возвращающихся из набега татар и отбивали яссир. Особенно знаменит был в этом кошевой Ив. Д. Серко, хотя и кратковременно, но бывший полковником харьковским.

Немудрено, что народ чтил казаков, посвятивших себя борьбе с монгольским миром. Память об этих героях живёт до наших дней. «Тяжка неволя турецка», самые цепи – «кайданы» не умерли до сих пор в памяти народной, когда всё это давно ушло в глубь веков. Народная поэзия восхваляет казака-избавителя, а устами невольников посылает горячую молитву: «Ой, вызволь, Господи, нас всех бедных невольников з тяжкой неволи турецкой, с каторги басурманской на тихие воды, на ясные зори, у край весёлый, в мир хрещенный! Выслушай, Боже, в просьбах щирых, в несчастных молитвах нас, бедных невольников!»

Целые десятки тысяч подобных мучеников приводили татары из Польши и Руси.

Некоторым «полонянникам» удавалось иногда убегать ещё с дороги, из Крыма, даже из Царьграда. Убегали иногда даже женщины.

Пленные бывали выкупаемы родственниками. Купив фирман (пропуск), пускались они по Крыму и Турции искать своих близких, переходя с одного рынка на другой. В Московском государстве был даже особенный «полонянночный сбор» с народа для выкупа пленных. За человека платилось от 100 до 15 р.[4]

Тяжёлое житьё было на Украйнах. Налетят неожиданно на деревню татары, разграбят, сожгут, уведут в плен. Казак, собираясь в поход, прощался с семьёй, как навсегда. Если он не оставался на поле битвы, не попадался в плен, то, возвратясь, часто находил родную деревню сожжённой, а жену и детей уведёнными в неволю.

Женщины обыкновенно назад уже не возвращались, при недостатке денег выкупали только мужчин, нужных для государевой службы. Татар обыкновенно в плен не брали, а истребляли. Сам татарин предпочитал смерть плену. И размена пленных поэтому почти не бывало.

Правда, пленных нередко отбивали. Казаки бросались за грабителями в погоню; обременённые добычею татары не могли уходить быстро. Было необходимо только, чтобы тревога возможно скорее распространилась по краю. Для этого прибегали к сигнализации – «маякам».

Как именно устраивались они в черкасских полках, нет точных, современных описаний. Но черкасы, переселившись в Придонецкий край, не изменили, по крайней мере скоро, прежнего уклада своей жизни. Запорожцы же и пограничные украинские казаки делали свои сигналы («фигуры») по свидетельству очевидца, Коржа, так: каждую фигуру (маяк) составляли из 20 смоляных бочек: на землю ставили в круг 6 бочек, оставляя в середине пустое место, на них новый круг из 5 и т.д.; на самом верху ставилась одна бочка без дна; приделывался блок, по которому спускался до земли внутрь фигуры засмоленный шнур, другой его конец свешивался снаружи и тоже до земли.

Как только посланные на разведки казаки открывали приближение татар, один из них скакал к ближайшему маяку и зажигал его с помощью упомянутого шнура. Маяк легко и быстро загорался. Заметив этот зловещий сигнал, дежурившие при других маяках зажигали свои. И, таким образом, тревога в один день распространялась по краю на очень большое пространство. Жители готовились к отпору, убегали под защиту крепостей, прятали в укромных уголках имущество, а строевые сотни спешили на встречу врагу.

Маяки приносили известную пользу, когда нападение делалось небольшими отрядами татар.

При нападении же огромными силами ничто уже не могло спасти несчастных жителей от разорения и плена.

В 1672 г. полковник Гр. Донец разбил татар под Мерефою и взял в плен их предводителя. В следующем году татары приходили под Печенеги, Малиновку, и Андреевы Лозы.

В 1678 г. крымцы совершенно разрушили Савинск и д. Двуречное.

В 1679 г. продолжалась война России с Турцией («чигиринские походы»), хотя она и свелась к оборонительным только действиям. По всей вероятности набег татарской орды летом этого года преследовал цель отвлечь силы русских к юго-восточным границам. Действительно, белгородские полки поэтому остались на своих местах. Но турки почему то этим, благоприятным для них обстоятельством, не воспользовались.

В июле и августе крымские и ногайские татары в числе более 8 тысяч сделали набег на Чугуев, Печенеги, Ольшану, Салтов, Балаклею, Серковку, Соколов и др. Подходили они и под Харьков. Движение орды было, вероятно, замечено вовремя, так как Гр. Донец получил приказание «быть в сходе»[5], стоять «в поле» и оберегать города, «которые за чертой».

Но татары обманули сторожевых казаков – прорвались и захватили пленных. Гр. Донец догнал их, бился с ними «в разных числах и местах», «многих побил, в реках потопил и разогнал по лесам».

Пленные и добыча в этот раз были благополучно отбиты. И взято было в плен, по всего несколько татар.

Гр. Донец разсеял и выгнал главную часть орды. Но татары, переправившись через р. Мож, снова стали собираться с намерением возобновить набег, предполагая, что казаки, отразив удачно нападение, ослабят наблюдение. От полковника это не ускользнуло – он пошёл за ними за р. Мож и гнался до р. Берестовой. Татары спешно уходили, на р. же Орели простояли 7 дней. «Самые же лучшие» из них – тысяча человек – отделились и 4 августа «изгоном» появились под Мурафой, Соколовым и снова захватили пленных (шла уборка хлеба) на полях и отогнали было стада. Но мурафенский сотник весь полон и добычу отбил и много татар истребил на переправах через реки. Преследовать остальных татар послан был сотник Могилка.

В нападениях этого года татары проявили необычное для них упорство; но они, главным образом, преследовали на этот раз цель – отвлечь силы русских.

За успешную борьбу с татарами в этом году Гр. Донец получил от Царя грамоту «с милостивым словом и похвалою»[6], а также соболя и сукно. «От Царя и Вел. Кн. Фёдора Алексеевича… Харьковского полка Г. Донцу. Писал к нам, Вел. Гос., стол. Наш и воев. кн. Я. Барятинский с товарищи: июля-де и августа в разных числах приходили от Азова крымские и нагайские татаровя 8000 и больше под Чугуев и под Харьков и под иные тамошни города, которые за чертою; и ты-де по их посылке полку своего с казаками с теми татарами в разных числах и местах бились и, дошед их, разбили и разогнали по лесам, и многих побили и в реках потопили, а с русской взятой полон и лошади, и скотину у них отбили. Да на тех же боях в языцях взяли в разных числах 22 чел. татар, и прислал к ним в полк к кн. Якову с товарищи, а они тех взятых татар прислали к Нам, Вел. Гос., полку ж твоего с сотником и казаками, которые с тобою на тех боях были и тех языков имали, а ты к Нам, Вел. Гос., о той своей службе писал же. И Мы, Вел. Гос., за ту твою службу жалуем тебе и полку твоего казаков, милостиво похваляем, да за тож твою службу Нашего гос. жалования послано к тебе с Матвеем Щелковым 5 ар. сукна алого цвету, камки жёлтой 10 ар., тафты алой 5 ар., пара соболей; а присланные с теми языки полку твоего сотник и урядник и казаки за ту службу Нашим гос. жалованием пожалованы же деньгами и сукнами, и тафтами, и соболями и с Москвы отпущены. И как к тебе ся Наша Вел. Гос. грамота придет, и ты б, видя к себе Нашу гос. милость и жалование, и впредь Нам, Вел. Гос., потому ж служил со всяким усердием и, собрав полку своего казаков, сказал им всем, чтоб они потому ж Нам, Вел. Гос., служили, а у Нас, Вел. Гос., служба твоя и полку твоего казаков в забвении никогда не будет»… Писан на Москве лета 1680 сент. 15 день.

Получив эту грамоту 19 окт., Гр. Донец ответил на неё челобитной[7], в которой между прочим писал: «И я, х. т. , видя Твою, Вел.Гос., к себе и полку моего, ту Твою, Вел. Гос., милостивую грамоту полку своего всем казакам сказал в слух, чтобы они… впредь Тебе, Вел. Гос., служили со всяким усердством».

К 1679 г. относится знаменитый эпизод из истории Запорожской Сечи: крымский хан внезапно ночью, поддержанный отрядом янычар, ворвался в самый кош. Но счастливый случай поднял на ноги беспечно спавших рыцарей. Татары, завалив буквально Сечь своими трупами, едва выбрались из неё. А доблестный Серко с 15 тыс. казаков весною отдал хану визит в Крыму, страшно его опустошил и взял 4 тыс. татар в плен.

Прошло всего лишь несколько месяцев после набега, как в январе следующего 1680 г., на многострадальную Украйну обрушилось ещё более грозное бедствие – ещё небывалый разгром.

На этот раз сам хан, что бывало редко, со всей своей ордой, с азовскими татарами, калмыками и черкесами 20 января ночью перешёл вал между Коломаком и Нов. Перекопью и, пройдя Мерчик, остановился кошем[8] с половиною войска, где и простоял до самого ухода. Татары разставили многочисленные заставы для обеспечения отступления. Другая половина разошлась отрядами в стороны для грабежа. Этим и объясняется появление их почти в один день около обречённых городов. И на этот раз орда была выслана в набег Турцией для отвлечения от Киева, на который последняя собиралась напасть.

Много беды причинил этот набег! До нас дошли только отрывки «ведомостей» взятых пленных и пр.

Всего в 18 городах, не считая деревень и хуторов[9] «побито и в поле поймано и во дворах пожжено мужчин и женщин 3014, разграблено 7 церквей; лошадей угнано 1271, рогатого скота 3113, овец и коз 17386; хлеба пожжено и пограблено – молоченного 6984 чет., немолоченного 10385 коп., сена 1571 воз». «Дворов со всеми животы и гумен, и пильников, и мельниц сожжено и разрушено 889, ульев с пчёлами 1273».

Пострадал немало и Гр. Донец: из д. Уды татарами было угнано 74 лошади, 130 голов рогатого скота, 900 овец, сожжено 100 чет. хлеба, взято 30 ульев и пленено 29 человек крестьян.

Из перечневых ведомостей по Харьковскому уезду можно вывести некоторые заключения: казаки жили зажиточно, вели большие хозяйства. Особенно процветало овцеводство. Указания что у многих казаков было угнано по 100, 200, 300 и 500 нередки. Но много было также лошадей и скота. Немало ещё в январе было и немолоченного хлеба; у многих были большие пасеки.

Татары забирали одежду, особенно «зипуны», оружие и пр. Денег взято было немного – казаки, в виду частых набегов, прятали свои «грошенята» и что поценее в несгораемое помещение – в землю. И часто на Украйне и теперь ещё находят «кубышки» и «глечики» с серебряной и золотой монетой, вкладчики которых забирались в плен или были убиваемы в боях.

Нет подробных сведений о нападении на г. Харьков. Показано, что в нём было взято в плен 72 ч. и убито 2; хотя в другом источнике[10] говорится: «по сказке харк. полк. Г.Е. Донец к Харькову и к иным (кроме указанных выше) сёлам и деревням воинские люди не приходили и ни какого разорения не учинили» – выходит путаница.

Есть интересная царская грамота, присланная Донцу с нарочным гонцом, уже после погрома. Она свидетельствует, помимо другого прочего, о весьма милостивом и ласковом отношении Царя к полковнику. «Ведомо нам учинилось от воеводы Хитрово из Киева…что турецкий султан со своими войсками и крымский хан с ордой готовятся к войне и хотят приходить к Киеву». Далее сообщалось для сведения, что русским войскам приказано собираться у этого города; на белгородской же черте воеводе Шереметеву «со многими нашими ратными с конными и пешими людьми стать им и их полков ратным людям в полку (о различных значениях слова «полк» говорилось выше) в Н. Осколе 9 мая», «а тебе полк. Григорию полку своего со всеми казаками быть под командою Шереметева и к 9 мая собраться в Изюм, ген.-пор. Г. Косагову к тому же числу велено быть в Ц.-Борисове». Далее Гр. Донцу приказывалось пересмотреть всех казаков Харьковского полка и «которые из городовой службы по твоему смотру годятся быть ныне в полковой службе – тех всех написать в полк к себе, чтоб на нынешней нашей службе Харьковского полку городов казаков было пред прошлым 1679 г. с большою прибавкою, чтоб в небытность ратей (татары), безвестно пришед, разорения какого не учинили».

«И как к тебе ся Наша грамота придёт, и ты б, полк. Григорий, учинил о всём… как написано… со всяким радением против прежнего, как ты верно служил и наперед сего; а Мы, Вел. Гос., презирая милостиво за прежнии твои службы, жалуем тебя милостиво и служба твоя у Нас, Вел. Гос., незабвенна; а на перед сего взыскан Нашего гос. милостью и жалованием многими землями со всякими угодьи». И тебе б… памятовать и непрестанно мыслить о исполнении повеления и ожидать впредь нашего милостивого презрения… устроить (казаков) к полковой службе, как при помощи Божьей воинская должность полководцу надлежит».

Но, как и в прошлом 1679 г., многочисленные войска, охранявшие границы, удержали турок от нападения.

Тяжёлый вообще для Украйны был 1680 год! Была «великая засуха и жары были, от которых повысыхали воды, травы, расплодились черви, выедавшие капусту, бобы, горох, коноплю и гречиху». И это после опустошения, пожаров! Несчастья этого года как бы предсказала комета, незадолго до нашествия татар, появившаяся на небе. И теперь появление этого небесного странника с загадочным хвостом смущает тёмный люд. Он не знает, что эти самые кометы, после своих вечных блужданий в безпредельных пространствах вселенной, в свою очередь разсыпаются в прах. «15 декабря ночью, говорит летописец, появилась на небе большая комета, т.е. по заходе солнца с малой звезды сделался очень великий и ясный столб, который простирался на пол неба и продолжался до той светлости чрез 3 ночи, а после по заходе солнца, чрез многие ночи являлся только не столь светлым».

К 1684 г. относится набег на г. Маяцк, Соленый. Гр. Донец против татар из Изюма выслал своего сына Константина. 29 сентября в урочище Макотиха татары были разбиты, а полон освобождён. И за это последовала похвальная грамота[11], хотя набег был собственно незначительный, заурядный. Если бы в набеге 1680 г. сабля Гр. Донца действительно «плавала в крови поганых», как писали его восхвалители, то, конечно, он получил бы похвальную грамоту, как за более важные дела, но тогда он её не получил.

К 1691 году относится очень опустошительный набег на Харьковский и Изюмский полки. В гг. Змиёве, Бишкине и Лимане взято было в плен и «жжено» 1915 человек обоего пола; уведено – 4902 головы разного скота, сожжено и разграблено 65 дворов, 1 хутор, 2 пасеки, 2 мельницы. Взято много имущества разного и пр.[12]