Два тёмных вопроса в истории Харьковского полка. – Полковник Репко. – Отсутствие архивных сведений о нём. – И.Д.Серко, харьковский полковник. – Доказательства этого. – Челобитная харьковских казаков. – Полковничество Серка и его семейство. – Распадение Малороссии. – Измена гетмана Брюховецкого. – Разорение в Черкасской Украине. – Бунт в Харькове. – Первое упоминание о Гр. Ер. Донце. – Ликвидация бунта. – Похвальная грамота. – Льготы.

Имеющиеся архивные документы дают достаточно материала для освещения начальной истории Харьковского полка. Остаются тёмными два вопроса: когда собственно появился в тесном смысле полк, с установившейся организацией, каким он уже был в конце 60-х годов, и кто и с какого года был первым полковником.

Таковым называют Фёдора Репку. Некоторые сведения о нём приводит преос. Филарет. В приводимом ниже документе второго харьковского полковника Гр. Донца относительно Куряжского монастыря говорится: «которое то дело получилось неподобное ещё за полк. Фёдора Репку в полку нашем Харьковском» (казалось бы преемник не мог не знать, кто был его предшественником). Этот универсал Донца приведён у преос. Филарета. Кованько[1] тоже упоминает о Репке; свидетельство последнего не может почитаться авторитетным, как написанное после издания преос. Филаретом его капитального труда (1852 - 1857) – могло быть заимствование. П.Головинский о Репке – ни слова. «Экстракт о слободских полках» упоминает о Григории Донце, о Репке также ни слова. Но вот, что странно: почему Репко в современных ему документах не оставил по себе ровно никакого следа. В богатейшем «Белгородском столе» архива Мин. Юстиции хранится великое множество подлинных документов по истории Придонецкой Украины (и более ранних – XVI и XVII вв.), в частности о г. Харькове и о Харьковском полке. И вот в них – ничего о Репке – ни намёка! Много есть сведений о харьковских воеводах – с первого до последнего. Часто упоминаются современные Репке харьковские атаманы. Сотники, рядовые казаки по разным поводам. Только о полковнике Репке нет. Филарет говорит, что последний «вероятно с 1657 г. принял на себя заведывание полком». Но в это время и после атаманом был Т.Лавринов. Он действует во всех случаях, как начальник харьковских черкас, пишет челобитные Царю. Напр.: «Харькова города черкасы атаман Т.Лавринов и сотники, и все рядовые черкасы всем городом и уездом»[2].

Если бы тогда был полковник, то разве он не фигурировал бы в приведенном заголовке. Это спустя два года после якобы избрания Репки. А вот такая же челобитная за год до якобы его смерти. В 1667 г. была подана Царю очень важная для города челобитная[3] (о захвате земли) от имени атамана Луньки Фёдорова «с товарищи», а не полковника. Но, может быть, полковник отсутствовал?

На это отвечает челобитная: харьковцы в ней сами себя называют государевыми холопами «Харьковского черкасского полку полковника Ивана Дмитриевича Серика».

Как могло случиться, что такое выдающееся событие, как во время бунта убийство полковника своими подчинёнными не вызвало бы переписки да ещё при порядках того времени! В Москву воеводы тогда доносили о всяком пустяке неукоснительно. Немедленно бы последовал запрос, «а почему не отписал?» и выговор, а то и наказание. Вот ещё доказательство: есть дело[4] «о назначении полковников на место умерших полковников Белгородского полка» (1667 – 1670 гг.). И в этом деле как раз относящемся по времени к происшедшему будто бы в Харькове бунту, О Репке не упоминается.

Упомянутый «Белгородский стол» описан прекрасно (книги XII и XIII). Мы пересмотрели по описанию столбцы с 1 до 1300 (с 1642 г. по 1695 г.), и в этом море документов – ни слова тоже о Репке. Для проверки взят был Ахтырский полк, и сразу же найдено: в 1657 г. в нём полковником был Иван Гладкий[5] ссора его с воев. Арсеньевым. Посмотрели, кто был в Сумском – найдено, что в 1659 г. был Герасим Кондратьев[6]. Только о харьковском Репке нигде ни слова! И приходится Репка, как харьковского полковника, вместе с атаменом Харьком (в него же таки верили!) и Каркачем, считать мифическим триумвиратом.

Верстах в 20 от Харькова заселилась Мерефа. Д.И.Эварницкий говорит, Что славный запорожский кошевой Серко «был родом из казацкой слободы Мерефы Слободской Украины». И что он, Серко, «вступил на историческую сцену…в 1654 г.». Хотя точно и неизвестен год заселения Мерефы, но во всяком случае она возникла после Харькова. О появлении её после Харькова свидетельствует вышеприведенный документ, говорящий о снятии караула из Харьковского острожка на Ржавом Колодезе[7] («потому, что от Муравского шляха поселилась слобода Мерефа»). Если Серко вступил на историческую сцену в 1654 г., что «известно из документальных данных», «в звании полковника украинских казаков»[8], то ему, как полковнику могло тогда быть лет 20 – 25, хотя, конечно, было больше; следов., родиться он мог около 1630 г., когда теперешняя Харьковская губерния не была ещё обитаема, когда не существовало ни одной «казацкой слободы», документальные доказательства чего приведены выше. Но что Серко временами жил в Мерефе и что он в ней и около неё владел землёй, на это есть много свидетельств. Очень может быть. Что Серко и принимал участие в её заселении при общем движении в Придонецкий край, как построил слободу Артёмовку[9]. В Мерефу ушла его жена «Серчиха-Иваниха» с детьми; сам же он туда наезжал, чтобы повидаться и отдохнуть и когда надо было укрыться, напр., в 1664 г., по свидетельству самого же Эварницкого. Поэтому утверждение последним, что Серко был родом из Мерефы, составляет крупную ошибку, как по отношению к предмету исследования, так и всего края, с историей заселения которого почтенный историк, следов., незнаком.

Некий Орновский («Bogaty Wiridarz», изд. 1705 г.) говорит, что Серко был харьковским полковником. По словам же Д.И.Эварницкого[10] это «неверно, так как должность харьковского полковника занимал в это время Фёдор Репко», в подтверждение чего историк ссылается на сочинение преос. Филарета; подлинными же, современными актами он не пользовался. С книгой Орновского познакомиться не удалось нам. В Имп. Публичной библиотеке её нет. Но, судя по году издания (1705 г.) её, Орновский был современником Гр. Донца († 1691 г.) или его сына Фёдора Донца († 1706 г.) и поэтому мог доподлинно знать лично от них  о событиях в Харькове, предшествовавших избранию Гр. Донца полковником. По некоторым выдержкам о книге Орновского можно составить понятие – он панегирист, не жалевший для восхваления ярких красок; но в главном, конечно, приводит верные сведения. И вот Орновский утверждает, что Серко был харьковским полковником, а не Репко. Сведение это подтверждается и ещё двумя документами, из которых один современный и вне всяких подозрений. Это спор о земле харьковских черкас с детьми боярскими в 1667 г.[11], т. е., за год до убийства будто бы Ф.Репки. Для разбираемого вопроса этот документ чрезвычайно важен. Он приводится здесь целиком. Надо обратить особое внимание, что сами харьковцы называют себя черкасами «Харьковского черкасского полку полковника Ив. Дм. Серика».

Может быть, это его и была настоящая фамилия, переделанная в Сечи. Запорожцы любили этим заниматься. «Сірко» можно в Малороссии услышать почти в каждом дворе – так обыкновенно по масти называют там верного стража хозяйской худобы. «Царю Гос…Алексею Мих…бьют челом холл. Твои Харьковского черкасского полку полков. Ив. Дм. Серика черкасы атаман Лунька Фёдоров с товарищи всем Харьковским городом. Служили мы, х. т., Тебе В. Г. в белгородских полках и Твой В. Г. г. Харьков построили мы, все Твои Гос. службы с боярином и воеводой со кн. Г. Г. Ромодановским с товарищи мы, х. т., служили с приезду и отпуску без съезду на всех боях и на приступах были, и на тех боях и на приступах мы, х. т., ранены и многие побиты и в полон пойманы; билися с неприятельскими людьми, не щадя голов своих, кровь проливали беспрестанно; да мы ж, х. т. служим Тебе Гос. в городах на Валках и в Маяцком, на заставах и на Тори у Твоего гос. солёного промыслу работаем беспрестанно зиму и лето по 132 чел. И по Твоему го. указу дано нам, х. т., земли на пашню в Харькове и Харьковском у. и всякие угодья из дикого поля; и ту, Гос., землю мы, х. т., распахивали, хлеб заводили всякий собой, голод и нужду терпели; и та, Гос., наша распашная земля со всеми угодьями от иных городов отмежевана и огранена. И на той, Гос., нашей распашной земле и на всяких угодьях из разных Твоих, Гос., рус. городов беглые всяких чинов рус. Люди поселились насильством ста с три и больше в тех наших межах и в округе и тою, Гос., нашей расп. землей и сен. покосы и вс. угодья нам, х. т., те рус. беглые люди владеть не дают и на заставах не живут, и на Тору не работают, и на пасечные места  у нас, х. т., те рус. люди завладели и с последних пасченок нас, х. т., ссылают и всякие налоги и тесноты, и насильство нам, х. т.; иноземцом от тех бег. Рус. людей и воровство чинится большое; а Твоим, гос. денежным жалованием за городовое строение и за многие наши службы, за кровь и за раны мы, х. т., не пожалованы – только с той земли и с угодий Тебе Вел. Гос. и служим; мы, х. т., живём беспрестанно на Твоей гос. службе. Милосердный Гос. Царь…пожалуй нас, х. т. черкас, за наши службы, за кровь и за раны, и за харьковское городовое строение, не вели, Гос., тем рус. людям беглецам тем нашими расп. землями и сен. Покосы и всякими угодьи владеть насильством и не вели, Гос., тем рус. людям те наши земли и на всякое угодье в округи наши и в урочища беглецов рус. людей вновь принимать, и вели, Гос., о том дать свою Вел. Гос. грамоту нам, х. т., в Харьков к воеводе, чтобы нам, х. т., от тех беглецов рус. людей насильство и от большого их теснения и воровства в конец не погибнуть и Твоей царской службы впередь не отбыть из Харькова врознь и не разбрестись. Цар Государь, смилуйся, пожалуй!»

Резолюция на этой челобитной такова: «175 (1667 г.) июня в 20 день, выписать. Сколько им земли отведено и что затем в остатке и дети боярские по указу ль селятся».

В год писания этой челобитной Серка в Харькове не было. Вообще, его полковничество могло быть только налётным. Это могут подтвердить сведения, когда и где Серко был, если только Эварницкий, у которого это почерпнуто и здесь не напутал.

После поражения Серка поляками в 1664 г. под Городулином (Горожином?) он с остатками войска ушёл в Сечь, а оттуда в Харьков (вернее Мерефу) (стр. 17), но в августе следующего года возвратился обратно (стр. 17). В 1666 г. Серко водил запорожских казаков (стр. 19) в Крым; след., и в этом году был в Сечи. В 1667 г. он был в Сечи, оттуда, в октябре, пробрался снова в Крым и произвёл в нём страшное опустошение. В 1668 г. «Серко вступает на сцену исторических событий». Фразу эту Эварницкий относительно разных периодов повторяет три раза (стр. 5, 9, 20). После убийства в том году Брюховецкого Серко был в Сечи, но скоро её покинул.

«Из данных, не подлежащих сомнению, видно, что в это время (1668 г.) он (Серко) был в Слободской Украине, состоял полковником в г. Змиёве и заведывал казаками слобод Мерефы и Печенегов».

К сожалению, Эварницкий не указывает, где он почерпнул эти «данные».

Мерефа собственно была не слобода, а небольшая крепость (66х68 саж.)с земляными валами и дубовым тыном. Серко, повторяем, мог принимать участие в постройке Мерефы, но не родиться в ней. В этом Эварницкий глубоко ошибается. Мерефа заселилась. Как и все прочие поселения в этой местности, переселенцами черкасами, и верно, между 1655 – 1659 гг. (точных сведений нет)[12].

Мерефой всей Серко не владел, а только землей около неё, у него была здесь усадьба и уж конечно «млынок». А вот сельцо Артемовку он действительно заселил – и отдал её в приданое за дочерью сотнику мерефянских казаков Ив. Артеменко. Водяную мельницу унаследовал после смерти Серка другой его зять, сотник тех же казаков Ив. Сербин. У Серка ещё было два сына. Один умер, другой был убит в стычке. Итак, Серко был семейный. Но основной догмат низового товарищества, строго обязательный для его членов – безбрачие? Сведения о Серке почерпнуты из «Ведомости о землях мерефянской сотни Харьковского полка». Эта, ведомость, также категорически называет Серка харьковским полковником, и не раз.

Трудно допустить, чтобы такая крупная личность, как Серко могла удовольствоваться скромной ролью «заведывания» горстью казаков, в промежутках бытности своей кошевым целого войска и при том запорожского! (В Сечи на все должности выбирали только на один год). Если Серко заведывал казаками, то уже харьковскими (притом есть доказательства этого); всё же это было покрупнее, хотя бы по числу, и поближе к его Мерефе, чем змиевскими и печенежскими. В Змиеве, сколько известно, никогда не было самостоятельного полка, как, например, Балаклейский, оставивший по себе много следов в архиве.

Через год после подачи приведенной челобитной в Черкасской Украине произошли беспорядки, как отголосок измены Брюховецкого. В области Харьковского полка недолго действовал и Серко, как сторонник изменившего гетмана. Итак, полковничество Репки остаётся на ответственности свидетельствовавших о нём. Мы же, пока не будет доказано противное, считаем его более, чем сомнительным. Что же касается Серка, то нужно верить подлинным документам и считать славного запорожца, хотя и кратковременно, бывшим харьковским полковником. Авторитет Серка среди казаков был так велик, что они охотно ему подчинялись, где бы он не появлялся. Когда он приезжал к себе в Мерефу на более-менее продолжительное время, казаки именовали его своим полковником; особенно, если место было вакантное.

Между тем в несчастной Малороссии продолжала кипеть борьба поляков с русскими и тех и других с казаками и казаков между собой. Метко это, печальной памяти, время, названо «руиной». Малороссия распалась на две части: Правобережная Украина, где «руйновали» поляки, желая в своём ослеплении упрочить её за собой, и Левобережная, в которую Москва (после 1654 г.) ввела военную оккупацию и своё административное управление, относя издержки на то и другое за счёт страны. Посаженные по городам воеводы и сборщики податей ещё более ожесточили и так в конец раздражённый и разорённый народ. Появилось два гетмана. На правой стороне Днепра умный и любимый всеми, воспетый в народных думах, Пётр Дорошенко, на левой – коварный, жестокий, ненавидимый Брюховецкий. Первый стремился объединить всю Малороссию. Возгорелась вражда. Гетманы брали непокорные им города, сжигали их; а татары за оказываемую помощь забирали жителей в плен. Андрусовский договор (1667 г.) закрепил разделение Украин. Страна пылала и обливалась кровью. Это творилось тогда и не в одной только Малороссии – ведь это время бунта Разина на юго-востоке и бунта в Соловках на севере! Десять лет длилось разделение Украин и вражда, беспощадная вражда брата с братом.

Долго хитривший с Москвой, осыпавший её щедротами, Брюховецкий круто изменил Царю, встретив сочувствие у многих казацких старшин.

На раде в Гадяче (1668 г.) было решено перебить всех русских воевод, чиновников и отложиться от Царя. Стараясь привлечь на свою сторону черкасские полки, Брюховецкий разослал «воровские прелестные листы». В них он взводил разные небылицы на Царя. Напр., будто польские и русские полномочные послы (Андрусовский договор) «постановили и присягали на том, чтобы жителей украинских мужска полу и женска и малых детей сослать в Сибирь, а земли казаков обратить в дикие поля и звериные жилища».

Многие не устояли от соблазна отделаться от воевод. Но, главным образом, многих увлёк за собой запорожский герой Серко, знаменитый своими блестящими победами над татарами и поляками. Слава о его подвигах гремела повсюду. Он не раз забирался в самый Крым, освобождал невольников, громил города. Серко отличался необыкновенной личной храбростью, был великодушен, добр и бескорыстен. Его именем татары унимали плакавших детей, о нём сложилось множество легенд. Он пользовался уважением и безграничным доверием казаков и, временами, расположением Москвы. Во всех уголках Малороссии и Польши прославляли его «вызволенные» им «с тяжкой неволи турецкой, с каторги басурманской» многие тысячи невольников. И вот такой-то человек вдруг изменил Царю, объявив, что выступает «на защиту казацких прав».

Восставшие казаки начали с того, что расправились с воеводами. Жглись сёла, деревни; отказывавшихся пристать к восставшим убивали, или отдавали татарам в неволю. По мере того, как Серко шёл дальше, силы его росли. Жители городков жгли свои дома и шли за Серком. Не устояли Валки – весь город передался на сторону восставших. «Валковские черкасы по прелестным листам изменника Ивашки Брюховецкого Великому Государю изменили, город сожгли и пошли к нему, Ивашке, с изменником Ивашкой Серком и ныне тот город пуст». Тот же грех и с такими же последствиями случился с черкасами гг. Царево – Борисова, Маяцка, Змиёва, Мурифы, Котельвы и Мерефы[13].

К происшедшей смуте был прикосновенен и сумской полковник Гер. Кондратьев. Известно, что он писал Брюховецкому письма с выражением преданности[14]. Было что-то, но Кондратьев, видимо, оправдался, так как остался на месте.

Бунт ширился. Под Котельвой в пределах Ахтырского полка произошёл бой Ромодановского с Дорошенко, опасность угрожала самому Белгороду.

Ко всем напастям на Харьковский и Салтовский уезды напали татары[15].

Поднятое Серком движение отозвалось и на Харькове. Подробности о нём берём у преос. Филарета[16], так как архивных сведений нет.

Мятеж вспыхнул 4 марта 1668 г. В уездах Чугуевском и Харьковском бунтовщики произвели большое опустошение, убивали жителей.

Черкассы же Харькова с полковником (?) во главе остались верными своему долгу.

В Змиёве после его разорения остались не увезенными изменниками 7 пушек. Из Чугуева за ними был послан А. Марченко; увёз он только 3 пушки – дорога от весенней распутицы была очень плоха. Остальные пушки Марченко закопал в землю в расчёте забрать их после[17]. Но этого ему не удалось сделать – так как харьковского полка сотник Григорий Донец[18] увёз эти железные пушки в Харьков, из которых две были негодны к стрельбе.

Об этом мало значащем эпизоде, как о подвиге Донца, повествует пр. Филарет; для нас он интересен только в том отношении, что это первое упоминание о Григории Донце, в этом же году делающимся полковником Харьковского полка.

Серко 11 марта подходил к Харькову, схватил несколько жителей. Из крепости по нему стреляли, причем одну пушку разорвало. Серко ушёл дальше, не причинив городу никакого вреда.

Между тем Брюховецкий был убит казаками; но смуты в Малороссии не прекратились. Гетману Дорошенко сочувствовал весь народ. Чтобы добиться своей заветной цели, Дорошенко вступил в союз с татарами разослал воззвания к бунту. К нему за Днепр ушёл Серко с изменившими черкасами.

В июне бунтующие казаки снова появились в области Харьковского полка, в Печенегах, рассчитывая получить здесь подкрепление и идти под Чугуев. Опасаясь этого, чугуевский воевода просил помощи у полк. Репки, который и нанёс под Чугуевом «неприятелю» поражение[19].

В наказание за это Дорошенко выслал против Харьковского полка отряд татар (1000 челов.) с двумя сотнями казаков Полтавского полка. Союзники опустошили Мерефу (она же была уже раз сожжена дотла весной того же года!), Васищево и чугуевские сёла[20]. О готовящемся нападении Репко был предупреждён. Волнения на этом не прекратились. И в половине октября того же года в Харькове ночью вспыхнул бунт. Изменники неожиданно напали на полковничий дом, убили «верного Царю» Репку и пытались склонить на свою сторону и остальных жителей. Но харьковцы не пристали и заперлись будто бы в крепости.

Чугуевский воевода, основываясь на показаниях протопопа Филимонова, доносил, что в Харькове бунтовщиков было немного – человек 20 («Ивашка Кривошлык, да Стёпка и Тарас»[21]).

И почему донесения о бунте в Харькове сделал чугуевский воевода, а не харьковский? Таковым был (1668 – 1670 гг.) тогда Лев Сытин, принявший город от Василия Тарбеева. Последний по просьбе жителей отбыл два срока воеводства. (с 1664 г. по 1668 г.).

Раньше его был воеводой Еремей Сибилев (1662 г. – 1664 г.), его предшественником Вас. Сухотин (1660 г. – 1662 г.), сменивший Ив. Офросимова (1658 г. – 1660 г.). Все эти воеводы не любили, должно быть, Репку и мстили ему оригинальным способом – они старательно замалчивали его и с 1658 г. по 1663 г. не обмолвились о нём в своих отписках – ни единым словом.

Если бунт был, то надо полагать, что бунтовщиков было гараздо больше, чем «человек с двадцать». Трудно допустить, чтобы перед такой ничтожной горстью жителям нужно было запираться в крепости, а протопопу «бежать» в Чугуев за помощью. Тогда в Харькове было 62 челов. Русских людей, 1491 чел. черкас.

Этим и завершились волнения в Харькове, если они и были.

Когда поднятое Серком волнение улеглось, московское правительство приняло разные меры к заселению «изменничьих» разорённых городов. Отстраивать их приказано было черкасам, за исключением г. Валок, который возобновить и жить в нём должны были русские люди. Ненадёжным казакам опасались вверить город, стоявший на Муравском шляху. Но «по малолюдству» исполнить приказ было нельзя. Ромодановский, донося об этом, убеждал Царя поручить черкасам и Валки. Тем более, что ушедшие с Серком скоро стали возвращаться и просить «милости» и разрешения жить в прежних своих городах. Ромодановский, возвратившись из похода, своей властью позволил им это и приказал строить: Колонтаев – Ив. Иваницкому, Мурифу – Кон. Добрянскому, Змиёв – харьковскому полковнику Гр. Донцу, Валки – Гр. Рогозенко и Ник. Остапенко. Царь одобрил это, но относительно Валок прежнее приказание подтвердил[22]. В последнем городе по известию 1683 г. жило уже черкас (следовательно, указ о поселении исключительно русских людей был отменён) 265 чел., а три года спустя 600 чел., русских же было только 6 пушкарей[23].

И Валки становятся сотенным городом Харьковского полка.

Москва благоразумно ликвидировала бунт в черкасских полках; сколько известно к крутым мерам не прибегнула и даже несколько смягчила заведенные уже порядки и пришла на помощь материально – Царь освободил полки от налогов и даровал другие льготы. Кроме того, он пожаловал черкас похвальной и увещевательной грамотой от 19 фев. 1668 г. О том, что грамота была пожалована и Харьковскому полку говорят указанные в примечании источники[24].

Один только проф. Д. И. Багалей высказывает по этому поводу сомнения, так как-де харьковцы приняли участие в «возмущении» (мы не считаем этот факт доказанным). Сомнение возникло от того, что подлинная грамота не найдена, имеются только списки с неё. Но будем рассуждать так: грамота была дана 19 фев. 1668г., бунт начался в Харькове 4 марта, след., после неё. К тому же эта грамота носила характер циркуляра, так как её получили не одни только полки, но и отдельно жители городов, входивших в состав их.

Грамота интересна. Не верится даже, что она могла исходить от грозного московского повелителя, до того она нежна и ласкова и несколько даже наивна по форме для царского манифеста.

Приведём здесь её, полученную г. Салтовым.

Она прежним исследователям не была известна.

Копия этой грамоты найдена нами в Харьковском историческом архиве при Харьк. Имп. Университете[25].

«Божьей милостью Мы от Великого Государя, и Великого Князя всея Великие и Малые, и Белые России Самодержца, и многих государств и земель восточных и западных, и северных отчича и дедича, и наследника, и государя, и обладателя, Нашего Царского Величества города Салтова всем тутошним жителям всякого чина и возраста от нас, Великого Государя, милостивое слово.

Ведомо Нам, Великому Государю, Нашему Царскому Величеству, ныне учинилось по отпискам из наших, Великого Государя, украинских и малороссийских городов воевод и приказных людей, что Ивашко Бруховецкий с единомышленниками своими, с полковники и сотники, забыв Господа Бога и своё обещание перед св. Евангелием, Нам, Великому Государю. Нашему Цар. Вел., изменили и разослали от себя во все малороссийские города и жителям всякого чина воровские прелестные листы, а в них писали, что Мы, Великий Государь, Наше Цар. Вел., с братом нашим наияснейшим Великим Государем с Яном Казимиром, с Королём Польским и Великим Князем Литовским, учинили перемирие на урочные годы, а на посольстве будто наши Великого Государя великие и полномочные послы с польскими и литовскими комиссары прошлого году постановили и присягали на том, чтобы жителей украинских мужска полу и женска и малых детей выгубить и Украину на дикое поле обратить, а иных жителей и детей сослать в Сибирь; и призвал он изменник Ивашко Бруховецкий из-за днепровских городов и из-за порогов изменников же черкас, чтобы малороссийские города сей стороны Днепра и в них всякого чину жителей взбунтовать и кровь христианскую пролить неповинно; и те изменники заднепровские и запорожские, пришед на здешнюю сторону Днепра, в городах жителей всякого чина людей взбунтовали и на всякое злое дело их привели. А он, изменник Ивашко Бруховецкий, в Гадяче воеводу Евсегнея Огарева и наших государевых ратных людей, которые посланы были, велел побить и христианской крови разлитие учинить безвинно, а в городах малороссийских в Глухове, в Батурине и в Полтаве по его же изменничью воровскому умыслу и письму изменники же заднепровские и запорожские черкасы воевод и начальных и разных людей из малых городков взяли за верою, обманом, а иных приступом, и отдали за приставы, а ратных людей побили многих безвинно, а по Нашему, Великого Государя, указу те воеводы и ратные люди в малороссийские города посланы были для оберегания от неприятельского прихода, а не для разорения.

А мы, Великий Государь, Наше Цар. Вел., Государь Христианский, свидетельствуемся Господом Богом, что у нас и у мысли того не было, как изменник Ивашко Бруховецкий и его сотники, изменники же, в прелестных своих изменничьих письмах в малороссийские города ко всяким жителям писали на смуту. И желали Мы, Великий Государь, и ныне желаем малороссийских городов жителям всякого чину и возраста покоя и тишины, и благоденствия, а не разлития христианской крови.

А на польских съездах Наши, Великого Государя, великие и полномочные послы брата Нашего Его Королевского Величества с комиссары и послы перемирие учинили на урочные годы на тринадцать лет и на шесть месяцев и записями в том укрепились и с тех записей к изменнику, к Ивашке Бруховецкому, послан список. И изволили Мы, Великий Государь, Наше Цар. Вел., послать Нашей, Великого Государя, денежной казны к брату Нашему, к Королевскому Величеству, двести тысяч за (те), которые шляхта имела маетности свои в малороссийских городах и по договору, и по укреплению Наших, Царского Величества, великих и полномочных послов и Королевского Величества комиссаров и от шляхты за те деньги в малороссийские города в маетности свои не выезжать и разорений им не чинить.

И вам бы, города Салтова старшинам и всем жителям старейшим и юнейшим всякого чину и возраста, помятуя Господа Бога и своё обещание пред св. Евангелием, на нашу Государеву милость быть надёжным и сей Нашей, Великого Государя, милостивой грамоте верить, от изменников и от всяких шатостей отстать и быть у Нас, Великого Государя, Нашего Цар. Вел., под Нашею, Великого Государя, самодержавною высокою рукою в вечном подданстве по-прежнему своему обещанию, а изменника Ивашка Бруховецкого и его советников не слушать и на прелестные их письма не прельщаться; а мы, Великий Государь, Наше Цар. Вел., по своему Государскому милосердию вас держать в Нашем, Великого Государя, милостивом жаловании и в призрении и свыше прежнего; и вам бы оной конечно сей Нашей, Великого Государя, милостивой грамоте верить.

Писан в нашем царствующем граде Москве лета от создания мира 7176, девятнадцатого февраля дня».

«В подлинной грамоте на обороте написано тако:

Божьею милостью Великий Государь и Великий Князь Алексей Михайлович всея Великие и Малые, и Белые России Самодержавец».

Черкасские полки, не получая от Москвы определённого содержания, до 1665 г., за то и не несли и никаких налогов; но с этого времени «Разряд», в ведении которого они состояли, обложил оброчными деньгами таможни, шинки, мосты и пр. В Харьковском полку, впрочем, пошлинами обложен был только один полковой город.

Налоги черкасы встретили недружелюбно и вносили их крайне туго и с 10458 р. 50 к., подлежавших уплате (с 1665 по 1669 гг.), было взыскано только 3120 р. За Харьковским полком числилось 1376 р. 50 к. Казаки Харьковского, Ахтырского и Сумского полков, видя к себе милостивое расположение Царя, обратились к нему с просьбой отменить пошлины. Харьковскому полку (и др.), в ответ на это последовала грамота на имя полковника Гр. Донца («и всего поспольства») от 5 мая 1669 г. ею давались разные льготы за «прежние и нынешние службы и за разорение», понесённые полком во время смут Брюховецкого. Этой грамотой казаки освобождались на будущее время от платежа налогов, а также прощались им и недоимки, за прошлые годы и даже возвращались уже взысканные[26], всего 2225 р. 50 к. Пожалование этой милостивой грамоты, после якобы происшедших в полку волнений, служит также доказательством, что Харьковский полк не был у Царя в опале.

Этой грамотой, стало быть, возвращались полку те льготы, которыми он пользовался до 1665 г.

Особенной выгодой являлось свободное винокурение и продажа вина, что на великорусское население не простиралось.

Но грамота, хотя её и не отменял никакой новый указ, видимо, скоро перестала применяться на деле. Правая рука дала, левая взяла…В 1673 – 1674 гг. полк. Гр. Донец подал от населения всего полка челобитную[27], прося Царя освободить харьковских, салтовских, вольновских, змиевских, печенежских, мерефянских и нижегольских казаков от пошлин на основании жалованной грамоты 1669 г. К челобитной приложен был список с грамоты. В ответ последовал указ выслать подлинную и самих челобитчиков в Москву.