1890 год. Рождественские картинки
I
Тихий, морозный вечер. Чистый глубокий снег окутывает своей белой пеленой всю окрестность. На востоке ярко загорелась звезда. В маленьких окошках хат весело блистали огоньки. В каждой из этих хатенок, наполовину занесенных снегом и похожих на большие снежные сугробы, таится жизнь, в каждой из них в углу горит восковая свеча, ясные свет которой дрожит и мерцает перед иконами, в каждой из них в этот вечер благоговейно сотворено не одно крестное знамя.
В хате Григория Бондаренко вся семья уже на скамьях около стола, покрытого чистыми рушниками. В углу под образами, «на покути» стоят кутя и узвар. Хозяйка, пожилая и болезненная на вид женщина, сняла кутью с сена и поставила на стол. Хозяин тихо приподнялся с места и, обернувшись лицом в ту сторону, где сияла яркая звезда, набожно перекрестился, перекрестилась и вся семья. Потом опять все сели за стол и с какой-то особенной торжественностью стали есть кутью. Только маленький Михайло почему-то не перестает тереть и давить свой вздернутый нос и строит лицом своим какие-то гримасы. Его крошечная сестренка, Параска, внимательно смотрит на него, стараясь подражать ему.
– Що, парубче, нечхается? Иронически обратился отец к Михайле, заметив его гримасы. Все взглянули на мальчугана и дружный смех послышался в хате. Звонче всех смеялась старшая дочь Григория, Одарка, молодая, красивая девушка с веселым выражением лица.
– А, ну, ну, чхны, добрый подарок буде, от побачиш, подзадоривала она брата.
Смущенный Михайло принял серьезный вид и занялся кутьей, Параска облегченно вздохнула и поспешила последовать примеру брата. Подождав пока всеобщее внимание отвлеклось от него и веселый смех стих, Михайло потихоньку положил ложку на стол и сделав какое-то особое усилие совей физиономией громко чихнул. Новый взрыв хохота послышался в хате. Раскрыв свои большие серые глаза, маленькая Параска восторженно смотрела на брата. А Михайло торжествующим взглядом обвел всех присутствующих.
– Ну, шо-ж, чхнув, треба подаруваты, сказал отец, вынимая из кармана медную монету. Он протянул её мальчику. Став обладателем двухкопеечной монеты, Михайло весело улыбнулся и принялся снова за кутью. На этот раз он уже не поглядывал украдкой на сидевших за столом, и всецело погрузился в истребление кутьи и узвара. Он был уже совершенно спокоен, а покрасневший маленький носик торчал кверху с сознанием собственного достоинства.
Лицо старшей дочери Одарки было сегодня как-то особенно весело, казалось, отпечаток счастья покоился на нем. Да, сегодня она счастлива: её глаза блестят, сердце бьется как-то особенно легко, ей хочется смеяться, и она сама чувствует, что улыбка не сходит с её уст. Сегодня, когда стемнело и таинственные сумерки окутали землю, она выходила за ворота с кутьей и мешала её деревянной ложкой, с этой самой кутьей, которая ей кажется теперь такой вкусной и сладкой. Она размешивала кутью и тревожно вслушивалась в окружающую тишину. Откуда послышится лай собаки, там, значит, в той стороне живет её суженый. Как сильно бьется сердце, как сжимается грудь, а кругом все тихо, тихо… И вот среди этой тишины послышался вдруг отдаленный лай. Девушка вздрогнула, ложка выпала из руки, а красивое лицо осветилось счастливой улыбкой. Ведь лай раздался с той стороны села, которая примыкает к роще… Там, около самой рощи стоит небольшая хатенка, покосившаяся на бок, в ней живет Степан со своей старой матерью. Какой он веселый, красивый, статный, как блестят его темные глаза, как вьются черные волосы, как нежно засматривается он на неё. Вот залаяла где-то ещё собака, одна, другая, но Одарка уже более не слушает. Счастливая и веселая она входит в хату и бережно, тихо ставит кутью на покути. Глаза, её, в которых светится детская вера, подымаются к иконам, перед которыми дрожа и колеблясь теплится восковая свеча.
– А ну, хлопче и дивка, обращается Григорий к меньшим детям, несыть вечерю до крещеной, вже не рано.
Вечеря уже давно готова. Два маленьких горшочка с кутьей и узваром и миска с несколькими пирожками завязаны в старый ситцевый платок. Дети с помощью матери снаряжаются в путь. На дворе морозно и мать старается посильнее закутать их. На Параску надевается старая сестрина свитка, с которой Одарка давно уже выросла, и большой платок. Свитка волочится по земле, длтнные рукава её совсем скрывают маленькие рученки девочки, большой платок, намотанный на шее, не позволяет ей сделать ни малейшего движения головой. Но она не ропщет. Сознание важности, предстоящей ей задачи придает особую серьезность её детскому личику. Притом-же она от времени до времени взглядывает на Михайла, который также снаряжается в путь и выказывает при этом даже некоторое удовольствие. Одетый в полушубок, купленный ему недавно на ярмарке, подпоясанный отцовским поясом, в барашковой шапке он выглядит настоящим парубком. Одно только что портит его эффектный вид – это платочек, которым мать обвязала ему уши. Он сам это чувствует и старается как можно ниже надвинуть шапку, чтобы скрыть предательский платочек. Но что составляет его гордость, это огромные отцовские чоботы, в которые он влез чуть не с головой. Закутав детей, мать дала Михайле вечерю и вывела их из хаты.
II
Тихий, морозный вечер. Кругом все бело, все покрыто снегом. Этот нетронутый снежный покров, покрывающий землю, и это небо со звездами и вся эта тихая ночь полна таинственной прелести и девственной чистоты. По широкой улице села с наметанными снежными сугробами идет двое детей. Они еле вытаскивают ноги из глубокого снега. Огромные сапоги страшно затрудняют движения мальчика, руки его мерзнут, тем не менее он бодро шагает вперед. Маленькая девочка с волочущейся по земле свиткой поспевает за ним. Они несут вечерю своей крещенной. Вот и её хата. Мальчик потихоньку стучит в окошко. Дверь отворяется и приветливый старческий голос зовет детей в хату… А по улицам деревни двигаются другие детские силуэты. В этот вечер все дома и только одни дети идут с приветствиями и поздравлениями к своим крестным. Яркая звезда, горящая на востоке, ласково смотрит на этих маленьких детей, которые в этот святой вечер, когда Господь сошел с неба, чтобы зажечь на этой грешной земле яркий светоч правды и добра идут к своим духовным родителям, которые при их крещении, воспринимая их от купели, давали обет научить их и этой правде и этому добру.
Л. Е.