Некогда город, потом местечко, на правом и весьма высоком берегу р. Снова, на дороге из Чернигова в Стародуб и Смоленск, в 23 вестах от Чернигова в 28 вестах от Городни и в 13 от с. Петрушина[1].

Местность Седнева – одна из самых живописных. Город обнесен был высоком валом с тремя воротами; кроме того внутри вала замок с деревянною башнею – и с глубоким рвом; часть вала в саду г. Лизогуба еще цела[2].

Преп. Нестор под 1067 г. пишет: «половцем

воюющим около Чернигова, Святослав.... изъиде нан ко Сновьску... одоле и тако бьеми, друзии потопоша в Снови». Некоторые сомневаются, чтобы Сновск был одно и тоже с нынешним Седневым и полагают, что Сновск находился при воадении Снова в Десну, при Брусилове, где по указаниям Ходаковского должен быть городок[3]. Напрасное сомнение! Брусиловский городок – сам по себе, а Сновск – сам по себе. Седнев даже в ипломатической переписке Литвы с Мос­квою 1494 – 1618 г. не иначе называется как Сновекском[4]. Вокруг вала седневского поныне целы до 74 больших курганов и до 290 малых. О. Голяговский в oписании чудес елецкой Божьей Матери, говорит, что эти курганы остались после того, как Сновейск был осаждаем половцами. Пр. Нестор с своими современниками смотрел на победу Святослава над половцами, как на чудо: у Святослава было 2000 воинов, а половцев было 12000. 0. Голятовский говорит, что – чудесная помощь привлечена была надеждою Святослава на Богоматерь, явившуюся пред тем на ели, в елец­кой иконе.

При гетманщине Седнев – место сотенного управления[5] и здесь же было место протопопии или духовного окружного правления[6].

Вот старинный акт о храмах и священниках Седнева.

«Василий Бурковский, полковник войска его ц. в. запорож. черниговский.

Ознаймуем сим писанием нашим комуждо, – особливе сотникове седневскому и товариству в той сотни застаючому, иж был у мене честный отец Стефан Филиппович священник юрьевский седневский посполу и з сыном своим честным отцем Василием також священником седневским Никольским; оповедали то, же для за­нятья гребли и збудованья млина маючи свое займище, лежачое выше села на р. Смячи, у урочища прозываемого Навоза в сотни седневской, на котором для пожитку своего хотячи греблю занявши своим коштом и млын побудовати, просили мене велце о тое, абы им у том месци греблю занять и млын побудовать позволивши лист фундушовий дати зезволил. Просбу теды от тих священников принявши на том их займищу греблю заняти и млын побудовати позволяем, было бы по занятью гребли от розлитья воды людем поснолитым шкоды не было далем в Чернегове дек. 16 д. року 1677».

Так как в дотатарское время обыкновенным делом было посвящать храмы вм. Григорию то из седневских церквей храм св. Георгия должен быть признан современным основанию седневского городка. Эго отчасти подтверждается и тем, что священнослужитель Георгиевского храма обыкновенно был протоиереем, каковым видим на акту 1692 г. «Стефана Филиповича священника парахиалного юрьевского, отца их (двух священников никольских) рожоного, протопопы седневского»[7].

В 1767 г. «в городе, в замке, старая дерев, церковь св. в, и. Георгия», столько была обветшавшею, что в ней уже не совершали служения; а служили в храме покрова Богородицы, – который поставлен был в крепости седневским сотником Петром Войцеховичем в 1715 г. Но вскоре после того храм св. Георгия возобновлен, а Покровский перенесён на кладбище.

В каменном храме рождества Богородицы, расположенном внутри древней крепости, достойны внамания иконы: тайная вечеря – Рибейро, подлинная, – в кониях: Madonna de la Segiolla – Рафаэля, рождество Христово – Маротти и Спаситель – Дольче. Местные иконы Спасителя и рождество Богородицы писаны Андреем Ивановичем Лизогубом.

На евангелии м. п. 1688 г. ныне борзенском, написано: «cie евапгелiе надал черниговский полковник пан Яков Лизогуб до храму рождества пресв. Богородицы от его в месте Седневе новосооданном». Далее сам Лизогуб отдает это евангелие в Борзну и прибавляет: «а в Седневе до именованного храма моим коштом сооруженного ишиеe две евангелiе надане». Храм построен в 1690 г., как видно по акту 1692 г.

Из 7 евангелий храма 6 – в серебр. оправе, два кадила серебр. – Здесь хранится старинный портрет святителя Феодосия – Углицкого, тот самый, который стоял в черниговском соборе. Случай, доставивший его храму седневскому был следующий. Мать гг. Лизогубов, Анна Васильевна сильно скорбела о тяжкой болезни сына ея Александра. Потеряв надежду на его выздоровление, она молилась блаж. Феодосию Углицкому за сына и во время самой молитвы сказали ей, что сыну ея лучше. Когда он выздоровел: мать, благодарная за спасенье сына упросила соборян отдать ей портрет святителя Феодосия и принять от нее кοпию. Обновив старый портрет, отдала она его в соборный седневский храм. Это было в 1812 г.

Что касается до загородного, николаевского храма, известного по памятникам 17 стол. то он давно заменён храмом воскресения Христова а вблизи его недавно построен каменный храм успения Богоматери, усердием г. Бутовичевой.

В Седневе торг всякую пятницу, ярмарки июля 20 и 6 декаб. довольно значительные. Многие из жителей занимаются выделкою кож и продажею их содержатся; иные торгуют деревянною посудою; хлебопашеством занимаются не многие.

Число прихожан: рожд. Богород. ц. в 1770 г. 216 м. 226 ж.; в 1790 г. 230 м. 250 ж.; в 1810 г.247 м. 296 ж.; в 1830 г. 395 м. 482 ж.; в 1850 г.470 м. 517 ж.; в 1860 г. 497 м. 546 ж. Георгиевской в 1770 г. 392 м. 390 ж.; в 1790 г. 412 м. 413 ж.;в 1810 г. 429 м. 433 ж.; в 1830 г. 447 м. 482 ж.;в 1850 г. 467 м. 493 ж.; в 1860 г. 483 м. 532 ж.

Воскресенск. в 1770 г. 208 м. 215 ж.; в 1790 г. 221 м. 230 ж.; в 1810 г. 240 м. 259 ж.; в 1830 г.131 м. 256 ж.; в 1850 г, 213 м. 260 ж.; в 1860 г.221 м. 279. ж.

Итого в трех приходах: в 1779 г. 816 м. в 1790 г. 863 м.; в 1810 г. 916 м.; в 1830 г. 1073 л., в 1850 г. 1150 м., в 1860 г. 1201 м.

В Седневе жил и умер человек Божий Григорий (или как он себя называл сам) Гриць Акиндинов Миршников. Он родился в селе Кучиновке, городницкого уезда, в звании казённого крестьянина. В 1832 или 1833 году он пришел с нищими в м. Саднев. Здесь ему понравилось, и с тех пор он не персменял места до смерти своей. Жители Седнева сначала смотрели на него как на мальчика малоумного, (он был чрезвычайно огрубелый, почти полудикий, не­развязный); но после того, мало по малу, стали видеть, что он человек загадочный, а не простак. Пришел он в Саднев примерно лет 11-ти или 12-ти. Сна­чала, как безприютный, он поселился на жительство под колокольнею Покровской церкви, где прожил лето и зиму. В зимнее время согревали его собаки, которых он кормил и которые почти неотлучно за ним ходили. После того он переселился внутрь местечка, под торговые лавочки, где также проводил лето и зиму в сообществе собак, согревавших его в зимнее вре­мя. Наконец когда ознакомился более с жителями, он – оставил уже прежнюю свою кочевую жизнь и имел приют у жителей местечка, пока наконец избрал постоянным своим пристанищем дом казачки седневской, вдовы, Настасьи Ив. Шудрыхи, у которой жил, верху сарая.

В особенную известность у жителей местечка он вошел лет за десять до своей смерти. Жизнь вел он простую, скромную, детскую; ходил постоянно босяком, а если и носил иногда обувь, то какую либо странную: башмаки с блестками, сафьянные, или шитые цветами, или что либо подобное в таком же роде. Такую стран­ность он наблюдал и в верхней своей одежде: носил, по временам, еврейскую шапку на меху, и постоянно ходил с палкою.

Сделанную им на чердаке сарая Шудрихи конурку он называл своим бакинетом и сюда собирал свои редкости, как-тο: чучела, булавы деревянные и железные, разные палки, картины, каменья и пр. и пр. Из вещей ег и теперь еще некоторые остались сохранёнными у хозяйки квартиры его, – как-тο: бомбы, железные обручи, якори, вазы,· бьюст Петра Великого, крест оловянный, весом фунтов до 10 и другие; а многие из вещей розданы хозяйкою его, чтителям его памяти. Преимущественно в большом количестве у него было всегда разных книжечек с описанием жизни святых, молитв в честь Богородице и пр.; он постоянно раздавал их всякому встречному.

В известность и почти во всеобщее доверие вошёл он честною и примерно праведною жизнью своею, а потом проницательностью своего ума и знанием тайн сердечных, а иногда и будущего. Он любил часто отправляться в Киев во всякое время года и проживал там по месяцу и более. Покойный митрополит Филарет коротко знал его. Из Киева вынес он название золотого Гриця, которое дали ему вероятно нищие, за то, что он раздавал им все, что ни попадалось ему в руки, деньги и вещи. Живя в захолустье, в бедном местечке, он был неизвестен в самых отдалённых местах. Его знали многие в Петербурге и в Москве. Он не редко получал подарки от разных лиц со всех этих мест. Ему всякий с готовностью давал все, чего бы он ни попросил. Только он не все и не у всех брал. Иногда предлагали ему большие деньги. Но он, если брал их, то не без разбору. Часто слу­чалось, что он бросал деньги назад тому, кто давал их, или, если они были в билетах, разрывал на куски, или жег на огне.

Все, которые его знали, или кто о нем слыхал, искали его знакомства, иногда в надежде узнать от него какую либо свою тайну. Но – он принимал у себя не всегда и не всякого; иных он отпускал от себя не очень нежно; напр. одна знатная дама простояла около его хижины часов до двух, прося дозволения поговорить с ним; но он отвечал одно: некогда мне. Напротив с некоторыми лицами искал сам знакомства, без различая званий и состояний. Видел во многих, совершен­но неизвестных ему внутренние их качества, и на своем языке, давал им запросы и ответы, часто резко поражавшие слушавших его. Язык его постоянно бил загадочный. Просто он почти ни когда не говорил, или редко говорил. Кто недовольствовался такими его отве­тами, он говорил: «что ты у меня спрашиваешь? Я не арxиерей, не цыган, не жид». А кто менее домогался и где он не подозревал особенного любопытства, там он иногда выражался яснее, хотя все более загадочным, чем внятным языком. Иногда, без посторонних вопросов, вызывал сам на откровенность, и давал во­просы, или ответы, которых от него не ожидали и не требовали. Напр. почти за полгода до смерти государя императора Николая I, он часто спрашивал «чи ще не умер Николай»? Когда ему замечали, что так го­ворить нельзя, он отвечал: сну добре.

В самые лютые морозы, (при 20 и больше градусах) он ходил босой и выстаивал в холодной, ка­менной церкви, часто по нескольку часов. В такие же морозы, при самых страшных вьюгах, он ходил нередко в баню, на расстоянии более двух верст, так­же босой, в каком либо летнем халатике, и когда, в близко знакомых ему домах, осматривали, из любопытства, его ноги, всегда находили их горячими. Чтобы отвлечь от себя внимание любопытных и отклонить уважение, которое к нему почти все питали, он часто позволял себе проделки, которых от него не ожидали, как-тο: брал в рот трубку, папиросы, нюхал табак; иногда даже, в постные дни, а нередко и в самые сплошные посты (которые он очень чтил), позволял себе есть скоромное, но это при таких случаях, когда находил нужным остановить у кого либо грязный поступок, или злоязычно; "грех не в молоке, а на языке", приговаривал он.

Любимейшим его занятием в церкви было ставить пред образами свечи, на которые он собирал деньги, с словами: позыч (дай в займы) на золото. Постоянно из трех приходских седневских церквей, он ходил в каменную рождества Богородицы, где ставил свечей, в один раз, иногда фунтов но 10-ти и более, в особенности в большее праздники. У него (в кабинете; его) был всегда почти постоянно значительный запас свечей, который ему дарили в Чернигове и в Киеве. Bсе, которые знали его близко, уверены были, что он скрывает свои внутренние чувствования от взора людского. Он не терпел решительно никаких похвал; огорчался ими, и если замечал, что кто либо делает ему какое либо предпочтение, то не выносил этого у убегал. Куда его просили, он редко ходил: но час­то бывал там, где не выказывали к нему особенно внимания. Он был домашний в каждом доме в Седневе, начиная от помещичьих до крестьянских домов. Хмельного ничего он не употреблял, и терпеть не мог пьяниц. Об них отзывался он всегда не выгодно. Часто говаривал он: "пьете шипучую воду (горелку); терпеть я не могу щипучников». Все излишнее (а у него было всегда и всего очень довольно) из пищи, одежды и прочего он отдавал нищим, смотря по нуждам каждого, которые разбирал очень верно. Сам постоянно лето и зиму ходил в халате из сукна, нанки, или ситцу. Зимнего одеяния он вовсе не знал, хотя мог бы иметь, какое ему угодно. Одна русская особа (граф Тр....кой), из Парижа, прислала ему нарядный халат; но на нем никто его не видал. Все платье он носил не иначе, как с готовыми, или собственно им сделанными, дирами; это он называл: реверенда с ротом, и часто говорил, что это календари, но которым он рассказывал удачно погоду; не боялся ни каких перемен воздушных, ни холоду, ни сырости, низною. На одной из голеней его была постоянно рана, неизвестно никому, в следствие каких причин, открыв­шаяся у него. Эту рану он постоянно поддерживал, посредством растравливания ея известью, истолчённым стеклом, золою, песком и другими, вредящими веще­ствами. Это была тайна, которую он таил от всех. Случайно раз, в минуту великой откровенности, он одному из лиц Ш....ву выразился, что эта рана для него очень дорога, дороже миллиона. Эта рана томила его, что можно было видеть на его лице и это подме­чала не раз хозяйка его квартиры. В глубокую ночь, когда все спало, он иногда позволял себе стонать. Но когда раз хозяйка спросила его, от чего он стонал ночью, он отвечал, что не стонал и с тех пор удерживался от стону. И тогда только, и то не везде и не перед всеми, проговаривал, что у него дуреет (болит) то, или другое. Но нежиться никогда себе не дозволял. Грамоты он не знал: но временем приобрел сноровку рисовать, писать цифры и даже свое имя. Посредством сего письма, под разными эмблематическими изображениями, он многим не редко рассказывал их будущность; напр. в доме хозяйки его, казачки Шудрихи, раз только что она выбелила хату, он то­ропливо схватил уголь, и написав на стенке, пожар­ную каланчу, тотчас ушёл. В след за сим, часов чрез несколько, загорелась в трубе сажа, и с трудом была погашена. Когда хозяйка, на завтра, на него прикрикнула, за чем он, знавши о предстоящей опас­ности, не предварил ее, он также обратно, в свою очередь, начал на нее кричать: почему я знать будущее? Чи я цыган чи я жид». «Не люблю я, что ты все за мною замечаешь»?

Пред холерными годами он просиживал по нескольку дней в лесу и заготовлял там большое количество разносортных палок и палочек, который отделывал, по своему, и сносил в свой кабинет. – Во время самой болезни он раздавал некоторым лицам эти палки и когда спрашивали у него, для чего оне, он отвечал: «прогонять холеру». И в правду, по милости Божьей, губительная болезнь очень мало косну­лась Седнева. Во все тяжкие годы сей болезни, жертв ея в Седневе было очень не много. Он ободрял всех не бояться сей болезни, и говорил, что умрут от нея только те, которые пьют щипучую воду (горелку), что действительно и оправдалось на деле.

С 1852 г. до начала крымской войны, он особен­но начал убирать подворье своей квартиры всеми при­надлежностями снарядов воинских. – Тесный уголок двора он загромоздил разными эмблемами: развесил разного рода флаги красные, белые с красным, синие с красным, головы человеческие, выделанные из дерева, булавы, якоря, шары разные, кованые железные обручи, петуха, сделанного из листового железа и выкрашенного, молотки железные и деревянные, и всеми этим вещам, в разные времена, делал разные перемены в позициях. Сверх того, на дворе, насыпал из навозной земли, курган, на подобие могилы, и усеял сей курган всякого рода цветами и землею... Все это, долгое время, для жителей Седнева казалось странным и загадочным, пока наконец раз, пред самым началом войны, не проехал чрез Седнев курьер, молодой офицер. Заведя с дороги все прописанные орнаменты (квартира Гриця не много в бок с дороги) офицер заворотил к домику, и, попавши на встречу хозяйке домика, спросил у нее, что это за выставка? Хозяйка отвечала, что это шалости или забава одного дурачка, у нее живущего. Офицер, рассмотревши все это пристально, сказал ей: «нет, это не шалости и не забава, а дело серьёзное. Человек, известный у вас за дурачка, не дурак. Это вести о войне, которая, затевается с тур­ками. Я везу об этом вести». И спустя короткое вре­мя, объявлена война с Турциею.

За год, или больше пред крымскою войною, Гриць, при походах своих в Киев, приносил оттуда не раз значительное количество разного рода и сорта оловянных крестиков и икон. Он наносил их почти мешок, так что вес их примерно можно определить не мень­ше 2 пудов, если не больше. – По смерти его пришлось священнику раздать эти крестики ратникам и дружинам, проходившим чрез Саднев в Крым.

Сими св. вещами наделено было, преимущественно из рук священника, все ополчение смоленское и малороссийский черниговский полк казаков, в 1855 году.

Из коллекции означенных св. вещиц остается и теперь еще несколько крестиков в церкви, седневской рождество богородичной.

В Седневе были старые, торговые лавочки, под которыми Гриць прежде жил. Года за два, или более до пожара, он часто говорил встречавшимся с ним жителям: «колы оне будут гореть?» Оне действительно сделались жертвою огня.

Раз, среди ночи, пред праздником преполовения пятидесятницы, он стучится, напролом, в дом хозяйки своей, казачки Шудрихи. Когда ему открыли дверь, он с криком разбудил хозяйку, и говорил, что принес ей дорогой подарок. Хозяйка, со сна, не заметила, как он поставил в углу, под иконами, разбитую икону Божьей Матери, изваянную из алебастра, и туже минуту ушёл. На рассвете вдруг, из за ничего, внук ей двухлетий мальчик, (Ксенофонт) бывший совершенно здоровым, раскашлялся, заболел, и к вечеру скончался. Гриць воротился уже на третий день, когда ребёнок был похоронен.

Однажды приехала к нему откуда-то издалека женщина, у которой, года два наперед того, уворована пара лошадей, и просила его, как знахаря, отыскать ея коней. Во всякое другое время он сердился и прогонял от себя подобных гостей; но на этот раз он спокойно сказал женщине: «коней я отыщу тебе, только принеси мне из Снова (реки) решето воды». С тем ее и отправил.

В одном доме собралась молодежь – седневские девицы и один молодой парень, седневской волости писарь Колоша. Заходит сюда и Гриць, и вдруг схватывает с головы одной девицы Александры К....вой платок, и схватив шапку Колоши, вместе смял эти две воши и бросил. Девица, будучи сим крепко огорчена, сделала ему, но своему нескромный выговор. Гриць, не сказав ни слова, тот час же ушёл. Колоша умер во время эпидемии, а девица Кашпурева скончалась следующим образом: когда она сговорена была за

одного из молодых людей, чаянно или нечаянно, приходит в дом ея родителей Гриць и узнавши, что дочь их сговорена; начал убеждать мать – не отдавать дочери замуж. Когда невесте исполнится 20 лет? спрашивал он. Мать отвечала, что ей 20 лет кончится 18 марта; Гриць сказал: «вот повидишь! мы отдадим ее тогда за великого генерала». Мать приняла это за шутку. Сватовство как-το не состоялось. Приходит 18 марта, день 20-летия девицы. Она заболевает, и 26 марта, на конце дня пасхи, пред заутренним благовестом, скончалась. .Предварительно сего, на первой не­дели великого поста, Гриць, повстречавшись с тою же девицею в церкве, взял ее за руку, крепко сжал и сказал ей: «кажется, Саша нам сей годе пасха будете не в моде». Сам Гриць не дождался сей пасхи. Он скончался на 3 недели в. поста, прежде означенной девицы.

В 1845 году у священника седневского Д....ского был тяжело болен единственный тогда двухлетний ребенок... И все медицинские пособия истощены. Дитя явно умирало. Отец и мать, терявшие всю надежду на жизнь дитяти, просили Бога только о конце страданиям его; сделано уже было распоряжение о приготовлении гробика. Накануне сего тяжкого дня, неожиданно приходит Гриць, с грустным видом, и заметя страдания дитяти, надел на шею страдальца маленькую икону свят. Николая, с словами: «не бойтесь, Коля будет старший.

На завтра утром дитя терпело предсмертные страдания. Тут родители, припоминая слова Гриця, говорили: «и Гриць сказал не правду». Вдруг неожиданно, когда мать дитяти ушла в другую комнату и вымаливала у Бога конца страданиям дитяти, сделался самый благодетельный оборот болезни. Дитя открыло глаза, и, в четверть, или полчаса, можно было надеяться, что жизнь дитяти продолжится еще несколько, если не дней, то часов. Постепенно затем дитяти лучшало и лучшало, и дитя живёт и до сего времени. Дни чрез три после этого приходит Гриць уже с весёлым видом и встречает отца словами: «знаешь В. П! як я був излякавсь за твоего Николая! Да так :излякавсь, что незнав, что и делать»?

Подполковник И. Ф. Крутицкий передал несколько случаев провиденья Гриця относительно его собственной жизни.

а) Однажды Гриць приходит к нему и требует γ него бумаги и карандаша. Ему дают. Он пишет дом и принем: пушку, мины, каску, штаб-офицерские эполеты и орден и подписавши свое имя Григорий отдаёт ему с словами: «вот тебе»! В последствии времени Крутицкий награждён орденом, в день смерти Гриця (22 Февраля). Рисунок хранится и до селе у Кр...цкого.

б) В другой раз Крутицкий, страдал сильнейшею лихорадкою, с мучительною бессонницею. Вдруг приходит к нему неожиданно Гриць.

Заметивши страдания больного назвался ему ночевать у него. Целый день больному было очень нехорошо; но вечером Гриць сказал ему: «эту ночь ты будешь спать хорошо и встанешь старшим» (здоровым). Всю эту ночь больной спал так хорошо, как давно уже с ним не бывало. Вставши он начал чувствовать себя лучше и лучше и болезнь совершенно прошла.

в) Узнавши о желании Крутицкого определиться в военную службу на Кавказ, Гриць приходит к нему в то время, когда этот писал прощение, по сему предмету. Гриць стал просить Крутицкого переменить это намерение; но видя непреклонность Кр....кого с гневом сказал: "ну, пиши сие!" Чрез несколько месяцов он опять является к Крутицкому и спрашивает: "ну получил уведомление?" Нет. «Как нет»? Да нет же! Уже прикатило. Да нет же! В это самое время является чиновник с доставлением обратно прошения Крутицкого и с объявлением, что просьба его не уважена. Гриць при этом чрезвычайно радовался, смеялся и в cмехе говорил: «бубони (проси) у губернатора; будут новый должности я. Чрез две недели действительно последовало высочайшее повеление об открытии новых должностей, и, просьба об определении его, Кр...цкого, на должность, уважена.

г) Когда вторично он, Крутицкий, подал в военную службу, Гриць ему сказал: «будешь определен когда будет жарко». Крутицкий определен на службу 24 Февраля (1855 года) в день погребения Гриця; был в Одессе, в Крыму, и на штурме Севастополя. Время жаркое.

д) Невидевший никогда игуменьи Нижинского девичьего монастыря, Гриць раз послал ей, в подарок, простую палку. Игуменья после этого скоро удалена от должности.

е) Из имевшихся у Гриця портретов сподвижников Севастополя, он однажды снимает со стены портрет Корнилова, бросает его на землю и разбивает в дребезги стекло. Когда v него спросили: что это значить? Он отвечал; "не нужен он больше." Спустя несколько дней получено известие, что адмирал Корнилов убит.

ж) Девице, дочери священника, Анастасии Вакуловской, когда при выходе в замужество, спросила у него: «выходить ли ей замуж»? Отвечал: «иди; но на пzтой недели поста в четверток умрешь. Действительно она умерла в этот самый срок.

з) Графу N.... Когда сей предлагал Грицю золотой (полуимпериал) он, не приняв его, сказал: тебе нужнее будут деньги, когда ты приедешь в М...ву, чем мне». На тот раз граф вовсе не видал нужд, о которых говорил ему Гриць; но приехавши в М-ву, действительно нашелся в затруднительном положении, ему нечаянно встретилась крайняя нужда в деньгах. О событии сем рассказывал в последствии времени, сам граф с удивлением.

Одному отцу, пожилому и вдовому, штаб-капитану Д. И. Косовичу, у которого за потерею всех детей (9 душ), оставался единственный сын в полку, за год до смерти сына, Гриць принес из Киевa кипарисный крест, и, отдавая кресту, сказал: «на! он пригодится,»! Прошел год... Недели за две до приезда в дом сына; Гриць, также из Киева, принесён отцу, множество мелких и крупных блёсток и усеял блестками весь дом и сад, а остальные отдал ему, вложив в средину их, завернутую иконку многострадального Иова.

По приезде в дом молодого человека, Гриць пришел в тот же самый день, в дом отца и наставши в доме гостя, потребовал бумаги и карандаш, написал, по своему, двух этажный дворец, со всеми принадлежащими к нему службами и садом, и оставил сей рисунок отцу, с словами: этакая квартира будете у твоего Лавра, когда от поедет отсюда». Сын не выезжал более из дому отца! – Блестки слезы; икона Иов – урок бедному отцу. Тому же молодому человеку Гриць часто говаривал: «ты, Лавр скоро будешь великий полковник."

Каменская игуменья Маргарита была больна и едучи чрез Седнев в Чернигов, из уважения к Грицю, заехала на квартиру его. – Когда она любопытствовала знать о своём выздоровлении, Гриць велел принести ей маленький гробик, бывший у него в готовности. Маргариту это очень встревожило, и она, в стра­хе, спросила у него, кто же будет на месте ея игуменьею? Грицъ, после обычного своего ответа: «чи я знаю? чи я архиерей, чи я цыган, чи жид? сказал: а вот эта пухлая девка», указывая на Смарагду, которая тогда страдала зубною болью и была опухшая. В след за сим, когда Смарагда ехала опять в Чернигов, пред самым назначением ея в игуменьи, Гриць повстречавшись с нею, дал ей палку с крючком на подобие змииной головы, с словами, и на тебе эту палку – пасти овечек». И действительно посох не ушел от рук ея! – В последствии, когда Смарагда уже была игуменьею, получала она письма от золотого Грица, писанные со слов ее тем же загадочным языком, каким говорил он; напр, раз писал он (9 мая 1854 года). «Пришлите кружева по образчику 8-м аршин и тонкого 4 арш., но се за гроши, так щоб вы и мы були хороши. Еще пожалуйста, нехай твои черницы сходят у рай и нарвут мини цветов райских: хотя у нас теперь довольно и майских, но эти скоро отцветают, a те сколько ни держи, все невиленкуют. Прошу эту Марью взять па 40 месяцев, – нехай вона носит кирпич на звонницу (которую начали строить по его настоянию); тогда вона съест мягку паленину. Посылаю тебе одну кисличку невеличку, но ту краснобочку». В другой раз писано было: «посылаю тебе две свечонки, одну большу, другу меньшу; постав Божьей Матери и (N)... Заспевай глас 5; бо в тебе голос не нанятый; ты спевай и Бога прославляй».

Гриць был нрава кроткого и смиренного, незлобия редкого; друг всем и каждому, он никого, никогда и ни в чем не укорял; ко всем снисходил. У него не было людей нехороших; и бедный и богатый для него были равны. Не терпел иногда людей невоздержных в напитках: но никогда их в лицо не обличал. За то Гриню все и всегда были рады. Идет Гриць! И в доме весело. Встречаясь с каждым знакомым и не знакомым, он обыкновенно подавал руку, но не всегда одинаковым манером: иногда всю, иногда два только пальца, иногда один, а иногда протягивал только руку и обратно отводил назад... Что у него это значило, неизвестно. Особенное нерасположение он питал только к одним евреям. Были случаи, что у них и с ними делал он разного рода проказы. За то ому не редко от них и доставалось... Они его били и вместе боялись. После жидовской почести обыкновенно говорил он, что у жидов болят кулаки. Известный долгое время за дурачка, он был чрезвычайно умён, сметлив и дальновиден. Взгляды на вещи имел самые верные, даже очень хорошо понимал и разбирал дела политические. Смысленность эту не все замечали в нем, потому что он всегда прикрывал все свои дела и слова какою-то, ему одному свойственною, разумною уклончивостью и языком, который был не всем понятен. Но те, которые приноровились к образу его выражений, видели, в словах его ум светлый и зоркий. В Седневе нет почти лица, которому он когда либо не сказал бы чего-нибудь знаменательного относительно его жизни. Но как язык его был загадочный, то не всяк и умел объяснить себе сказанное, иной или оставлял без внимания, или забывал. Но что он кому либо и когда либо ни говорил, в последствии каждый, в событиях своей жизни, видел исполнение слов Гриця.

Смерть его последовала 22 Февраля 1855 года (на третьей недели в. поста), а погребен он 24 Февраля на погосте седневской каменной рождество Богородичной церкви. Чугунная доска свидетельствует об уважении, какое имели к человеку Божию знавшие его. Надпись на доске следующая: «здесь покоится прах доброго человека Григория Мирошникова, умершего 1855 года февраля 22 дня. Блажени нищии духом: яко тех есть царствие небесное.

Редко когда, в скромном, сельском храме, бывало такое большое стечете народа всех сословий, как в день его погребения. Bсе провожали его в могилу со вздохами сердечными, разлучаясь с ним, как с близким родным, хотя ни одного родного ему здесь не было.